Тюфяк   ::   Писемский Алексей

- Погляди-ка на меня, дружочек мой, - продолжала Перепетуя Петровна, обращаясь к племяннице, - как ты похорошела, пополнела. Видно, мать моя, не в загоне живешь? Не с прибылью ли уж? Ну, что муженек-то твой? Я его, голубчика, уж давно не видала.

- Он дома остался; слава богу, здоров, - отвечала Лизавета Васильевна, целуя у тетки руку.

Перепетуя Петровна больше любила племянницу, чем племянника, потому что та была к ней ласковее.

- Что деточки-то твои? Михайло Николаич писал, что они просто милашки.

- Я завтра их привезу к вам, тетушка.

- Непременно привези! Смотри же, одна и не езди! Паша, полно сидеть букой-то; пододвинься, батюшка, к нам, поговори хоть с сестрой-то; ведь, я думаю, лет пять не видались?

- Мы с ним уж, тетушка, наговорились и наплакались.

- Счастье твое, мать моя! А со мной - так он не больно говорлив. О чем это с тобою-то говорил?

- Рассказывал свои обстоятельства.

- Мне никогда ни слова не говорил. Какие же его обстоятельства? Да скажи, батюшка, хоть что-нибудь. Что ты скрываешь? Что, я тебе чужая, что ли? Зла, что ли, я тебе желаю? Я, кажется, ничего тебе не показывала, кроме моего расположения: грех тебе, Паша! Какие же это обстоятельства?

- Сестра вам лучше расскажет; она знает все, - отвечал Павел, с величайшим терпением выслушивавший претензии тетки.

- Какие же обстоятельства? - спросила снова любопытная Перепетуя Петровна, уже обращаясь к племяннице.

- Вот видите, тетушка, брату нужно ехать в Москву.

- Это зачем? - почти вскрикнула Перепетуя Петровна.

- Ему надобно выдержать на магистра.

- Что же это, должность, что ли, какая?

- Все равно что должность, - отвечал Павел.

- А жалованье велико ли?

- Жалованья нет.

- Так какая же это должность? Этаких-то должностей и здесь много. Как же ты мать-то оставишь?

- Это-то меня и беспокоит, тетушка.

- Отчего ты не хочешь здесь служить? Не хуже тебя служит Федосьи Парфентьевны сын; уж именно, можно сказать, прекрасный молодой человек, с обращением: по-французски так и режет; да ведь служит же; скоро, говорят, чин получит; а тебе отчего не служить? Ты вспомни мать-то свою, чем она для тебя ни жертвовала? Здоровья своего, что называется, не щадила; немало с тобой возилась, не молоденькая была; а тебе не хочется остаться успокоить ее в последние, что называется, минуты. Лиза... конечно! Ну, да что же делать? Она ту меньше любила, да ведь она уж и отрезанный ломоть: у нее свои обязанности, свое семейство: иной бы раз и рада угодить матери, да не может, впору и мужу угождать да тешить его, а ты свободный человек, мужчина! Нет, сударь, не следует; за это бог тебе всю жизнь не даст счастия! Нечего супиться-то, я правду говорю.

- Все это хорошо... и я сам знаю, тетушка, - возразил Павел.

- Нет, видно, не знаешь, коли хочешь делать другое.

- Я думаю ехать, если матушка сама мне это позволит, а после и ее к себе перевезти.

Перепетуя Петровна при этих словах покраснела, как вареный рак.

- Нет уж, Павел Васильич, извините, - начала она неприятно звонким голосом, - этого-то мы никак не допустим сделать: да я первая не позволю увезти от меня больную сестру; чем же ты нас-то после этого считаешь? Чужая, что ли, она нам? Она так же близка нашему сердцу, может быть, ближе, чем тебе; ты умница, я вижу: отдай ему мать таскать там с собой, чтобы какой-нибудь дряни, согрешила грешная, отдал под начал.

- Тетушка! - начал было Павел.

- Не смейте, сударь, этого и думать! - возразила Перепетуя Петровна. Она, конечно, человек больной... пожалуй, он это сделает, увезет ее... Да вот, дай господи мне на этом месте не усидеть: я первая до начальства пойду, ей-богу! Губернатору просьбу подам...

- Успокойтесь, тетушка! - сказала Лизавета Васильевна.

- Что это, сударыня, как это возможно? Вишь какой финти-фант! Пожалуй, гляди ему в зубы-то...