Три минуты молчания   ::   Владимов Г Н

Я добрый, и все тут.

Торгаш вышел со мною.

- Ты, - спрашивает, - серьезно это - насчет приглашения?

- Что за вопрос?

- А то, что девка правду сказала, ты к ним не больно жмись.

- Такая же она, эта девка!

- А не важно, кто учит. Ко всем прислушивайся. Гроши попридержи, не носи с собой. Уродовался, наверно, в море за эти гроши?

- А для чего ж уродовался? Чтоб скрипеть над ними? Пусть знают мою добрость.

- Это они знают, родной. А поэтому семь шкур сдерут - и мало покажется.

Ну, что вы скажете - профессор! Но, между прочим, сам только что полторы шкуры содрал, - от стыда не помер.

- Будь здоров, - говорю. - Придешь в "Арктику"?

- Точно не обещаю. А в смысле курточки - вспомнишь меня не раз. Ей сносу не будет. Заляпаешь - потри ацетончиком и опять она новая.

- Вспомню, - говорю, - потру ацетончиком. Салют!

3

Я вышел из порта веселый, и мороз мне был нипочем, вот только пиджак и пальто неудобно было тащить - все, кто ни шел навстречу, ухмылялись: ну и фофан, обарахлился, до дому не утерпел. И я подумал - сколько ни живи с людьми, а что они про тебя запомнят? Как ты глупый и пьяненький по набережной шел. И ладно, какая мне от этого печаль, не вернусь я в эти места никогда.

Сверху уже не видно было - ни воды, ни причалов, сплошное облако плыло между сопками. Небо загустело к ночи, стало ветреней, и пока я шлепал к общежитию - мимо вокзала, по-над верфью, - понемногу голова засвежела. И тут я вспомнил про бичей. И чуть не завыл - Господи, а зачем я этот цирк затеял! "Всех приглашаю!" Видали лопуха?

А ведь эти деньги, если на то пошло, уже и не мои были. Вот я им брякнул насчет "своей", - а ведь я правду сказал. Была девочка. И это я из-за нее решил уехать. С нею вместе уехать. Куда - не знаю, это мы еще решим, но кто же нам на первое время поможет? Вся надежда была на эту пачку. А она уже вон как потоньшала - я прямо душой почувствовал, сквозь рубашку.

Я шел как раз мимо Милицейской, где Полярный институт, и хотел уже дойти до общаги закинуть шмотки, но посмотрел на часы - около четырех, а в пять она кончает работу. Потом ее кто-нибудь провожать пришьется или в кино позовет, в наших местах девочку скучать не заставят.

Старуха-вахтерша кинулась на меня, но я сказал ей:

- Мамаша, метку несу.

А это как пароль. Метят эти ученые деятели пойманную рыбу, цепляют на жабры такие бляшки и выпускают, а рыбаков просят эти бляшки приносить и рассказывать - где эту рыбу снова поймали. Который год они ее метят, а рыба все та же в Атлантике и на палубу сама не лезет. Однако рубль за такую метку дают.

Так что старуха меня пропустила, только велела вещички на вешалку сдать. А спросила бы - покажи метку, я бы еще чего-нибудь придумал, на то я и матрос.

На втором этаже ходил по площадке очкарик, что-то в кулак себе шептал. Такой чудак с приветом - отрастил бородку по-северному, как у норвега, а теперь щиплет и морщится. Житья человеку нет.

- А нельзя ли, - говорю, - вызвать товарища Щетинину?

- Лилию Александровну?

- Ага, - говорю, - Александровну. Оживился очкарик. Вот такие, наверное, и пришиваются. Черт-те чего он ей нашепчет, а девка и уши развесила.

- К вам, - спрашивает, - вызвать?

- Ага, к нам.

Уставился на меня с подозрением. Но я прилично держался, в сторонку дышал.

- Нельзя, - говорит, - она в лаборатории. Простите, рабочее время.

- Ну, это детали. А главное - к ней брат приехал из Волоколамска. Сегодня же и уезжает.

И откуда у меня в башке Волоколамск взялся? Старпом у нас был из Волоколамска.

- Это вы - брат?

- Нет, что вы? Он там внизу дожидается.

- Почему же вошли вы, а не он?

- Знаете, глухая провинция. Стесняется.

Пошел все-таки звать. Вот тебе и очкарик. С бородой, а не сообразит, что может парню девка просто так понадобиться вдруг до зарезу. Хотя бы и в рабочее время.

Наконец она вышла, Лиля.