Три минуты молчания   ::   Владимов Г Н

И он за ней выглянул.

- Лиличка, я понимаю, брат, но мы и так не укладываемся...

Такой он был вежливый, никак не мог уйти, стучал дверьми в коридоре, а мы стояли, как дураки, молча.

Потом я спросил у нее:

- Сразу догадалась?

- Нет. Подумала - кто-нибудь из моих.

Мы стали у перил. Тишина тут, как в церкви, по всей лестнице малиновые ковры, и всюду, куда ни посмотришь, картинки: какая на белом свете водится рыба и как ее ловят - кошельком, тралом, дрифтерными сетями, на приманку, на свет. Почему-то ни разу я к ней сюда не приходил. А вот "мои" - наверное, побывали.

- Кто же они, "твои"? Что-то не рассказывала.

- Два моих сверстника тут приехали. Из Ленинграда. Тени забытого прошлого. Завтра уходят в плавание.

- На "Персее"?

Есть у них при институте такое научно-исследовательское корыто, больше чем на две недели не ходит.

- Нет, они не из Рыбного, это еще школьное знакомство. Хотят на сейнере пойти, простыми матросами.

- Романтики захотелось?

- Не знаю. Может быть, просто заработать.

- Тогда б они на СРТ шли. А то все чего-то на сейнера лoмятся*.

* СРТ - средний рыболовный траулер - приспособлен для дальних океанских экспедиций. Сейнер - суденышко для местного лова, обычно - в виду берегов.

- Это я им объясняла. Но им больше нравится говорить "сейнер".

- Ладно, - говорю. - Покурим?

Никогда мне не нравилось, если девка курит, но у нее хорошо это выходило, сигарету она разминала, как парень, и когда затягивалась, голову склоняла набок, смотрела мимо меня. А я на нее поглядывал сбоку и думал чем она может взять? Она ведь и угловатая, и ростом чуть не с меня, и жесткая какая-то - руку пожмет, так почувствуешь, - и бледная чересчур, по морозу пройдет и не закраснеется, - и волосы у нее копной, как будто даже и не причесанные. Но вот глаза хорошие, это правда, у нее первой я это заметил, а насчет других и не помню - какие у них глаза. Вот у нее - серые. И не в том даже дело, что серые, а какие-то всегда спокойные. Вот я и думал: это она с другими - и угловатая, и жесткая, а со мною - самая мягкая будет, всегда меня поймет, и я ее только один пойму.

- Вот так, Лиля...

- Да, Сенечка?

- Одни, видишь, в плавание идут. А другие... некоторые - с флота уходят.

- Совсем уходят некоторые? - поглядела искоса и улыбнулась чуть-чуть. Много мы сегодня выпили?

- Ну, выпили. Разве плохо?

- Почему же? Для храбрости, наверное, не мешает. Курточка тоже по этому поводу?

Я к ней стоял плечом, облокотясь так небрежно на перила, как будто эта курточка была на мне год. Но перед нею-то ни к чему было выставляться. И я как-то почувствовал, не выйдет у меня сказать ей, что хотел.

- Я тебе что-нибудь должна посоветовать?

- Не должна.

- Ты ведь и раньше говорил, что уйдешь.

- Раньше говорил, а теперь - ухожу.

- Наверное, тебе так будет лучше?

Вот бы и спросить: "А тебе?" Но какая-то немота дурацкая на меня нападала, когда я с ней говорил.

- Учиться мне, что ли, пойти? Тоже дело. - А я еще и за минуту про это дело не думал, - Только вот куда?

- А тут я тебе и вовсе не советчица. Если даже про себя не могла решить. В свое время я это предоставила решать маме. Наши мамы не всегда же говорят глупости. Вот я никак не могла выбрать после школы - в медицинский или на журналистику. Почему-то все мои подружки шли или туда, или туда. А мама сказала: "В Рыбный". Почему в Рыбный? "Там нет конкурса". Я бесилась, ревела в подушку, хоронила себя по первой категории. А потом - ничего, успокоилась.

- И теперь не жалеешь?

- А что я, собственно, потеряла? Талантов же никаких. Самая обыкновенная. Как все.

Только это я от нее и слышал. "Ничего мне не надо, Сенечка. Я - как все".