Трудно быть взрослой   ::   Наседкин Николай

- Что с тобой? Я сейчас объясню...

- Объясни лучше, кто тебе письма пишет? - стараясь говорить спокойно, спросила Лена.

- Мне? Ах, мне?.. Ну, там, есть некотoрые, - противно делая ударение на "тор", растерянно ухмыльнулся Стас.

Лена сейчас только почуяла запах спиртного и заметила блеск в его глазах. "Да он пил сегодня!" Она молча протянула ему письмо. Стас взял его осторожно, посмотрел на адрес, заглянул вовнутрь и потом ласково посмотрел на Лену.

- Ты что же, свинья, не знаешь, что чужих писем читать нельзя, а? Ты что ж, поросенок, думаешь - человек с тобой спать согласился и его не стошнило от этого, так теперь и следить за ним можно? Ну и экземпляр! Нет, тупоумие в человеке допустимо, но оно должно иметь и границы. Это ещё Гюго сказал, дура, запомни!..

Это было ошеломляюще, как удар по лицу. Лена, неуверенно ступая, прошла в коридорчик, повернула в замке ключ, вытащила его и взяла под вешалкой тяжёлый молоток. Стас замолк, хотел улыбнуться, но лицо его побледнело. Он нелепо вытянул вперед руки, ладонями к ней, попятился и упал на кровать.

- Ты, сука... (и дальше вообще непечатно, Иркиными словами), -тихо и раздельно произнесла Лена. -Скажи: Леночка, я тебя люблю, но я даже ноги твои мыть недостоин, потому что я - мразь... Ну!

Тот не успел и звука выдавить, как загремел ключ в двери. Лена отбросила молоток на свою постель и брезгливо сказала:

- Вон!

Входившая Ирка еле успела посторониться и сразу прилипла к Лене - что, да что? Но Лена легла, как была в платье, на кровать, отвернулась к стенке и замерла до самой ночи. Уже часов в двенадцать она наконец почувствовала, что что-то давит ей в бок, убрала этот дурацкий молоток, постелила, легла.

Но так и не сомкнула глаз до самого утра.

6

На следующее утро Лена встала внешне спокойной.

Только синева проступила вокруг глаз, да лицо было чуть белее, чем обычно, и молчаливость заметнее. Она с этого дня резко взялась за учебу: набрала книг в библиотеке, ходила на все консультации, разъясняла Ирке трудные вопросы. Она увлеклась учебой, которая в общем-то всегда давалась ей легко. Но нет-нет, а во время чтения вдруг вспомнится: "Женщины любят только тех, которых не знают! - это ещё Лермонтов писал..." - или что-либо подобное, и такой страшный приступ ненависти подступит к горлу, что начинало тошнить. И не только к нему, но и к себе она чувствовала в такие минуты ненависть и злобу - надо же так ослепнуть!

А в конце января Лена поняла, что она беременна. От этого удара судьбы закружилась голова, и пальцы рук все дни, пока она ещё на что-то надеялась, мерзли. Но прошли все сроки, и последние сомнения исчезли. Надо было думать - что делать? И она думала. Всю ночь. Мелькали мысли о матери, которая этого непременно не перенесёт, о самоубийстве, об убийстве... Уже застучали под окнами первые трамваи, когда она забылась ненадолго в тяжёлом сне-беспамятстве, а губы её ещё бормотали:

- Никто... никогда... никто...

Утром Ирка, посмотрев на нее, всплеснула руками.

- Ленка, ты же помирать собралась! Ты на тень старика Гамлета как две капли воды походишь! - но голос её тут же дрогнул - что-то жуткое было в глазах Лены. Непонятное. И Ирка вдруг рассердилась:

- Да плюнь ты, наконец, на этого Ворожейкина! Плюнь и разотри!

Сессия кончилась. Лена, сдав всё на "отлично", полетела домой, под Красноярск. Там она покорно выслушивала причитания матери и выговоры сурового отца, что чересчур переучивается, того и гляди заболеет и т. п. Она вскоре ловко перевела разговор на другое, намекнула, что не по-столичному одета и потом за каникулы сшила с помощью Гали, старшей сестры, два сверхмодных, широких, как поповская ряса, платья.