Ты плохо убил его, док   ::   Шуля-табиб Владимир

Стоявшему рядом солдату уже порядком надоело это бормотание, он было вскинул автомат, комбат жестом остановил– успеется, пусть говорит

– Мы ушли и ждали, ждали так долго, что ждавшие умерли, и начали умирать дети ждавших, да. Уже нет никого из тех, с кем я пришел…Но я всегда верил, что еще встречусь с вами, буду стрелять вас и вешать, как бешеных собак! Но Аллах решил иначе: я встретился с вами, когда стал немощен, когда ноги немогут ходить, а руки уже не держат винтовку. И вы убили моего сына и внуков, да…

– Ну, ладно, дед, все это понятно-перебил наконец Король. – А деньги-то, деньги эти допотопные тебе зачем? И за место в раю платить надо?

– Деньги? – усмехнулся старик-И про деньги скажу. Я видел по телевизору стадион в Ташкенте, где бесстыжие голые девки бегали перед тысячами чужих мужчин, да. И я мечтал о том, как попаду когда-нибудь в Ташкент, куплю билет на тот стадион, сяду в самом первом ряду и буду смотреть. На поле будут стоять виселицы, там будут вешать вас, а я буду плакать от радости!

Старик со свистом втянул в себя воздух, качнул головой.

– Аллах решил иначе– ну что ж… Убейте меня, я уйду к Аллаху, к семье моей, к сыну и внукам…Я прожил свою жизнь, и мне нечего делать на одной земле с вами!

Старик закрыл глаза, опустил голову и, казалось, уснул. У комбата задергалось левое веко – после давней контузии. Он поднял автомат и тут же опустил его.

– Легкой смерти захотел, дед? От пули гяура и прямиком в рай? Не-е-е-т, я не стану тебя убивать! Я оставлю тебя здесь одного живого во всем твоем долбаном кишлаке, и ты будешь медленно подыхать от жажды, тоски и бессилия! И последнее, что ты увидишь– это тучи мух над трупами твоих детей и внуков! Понял, козел вонючий?

– Товарищ капитан, «Медведь» на связи!

– «Медведь», я «Барсук»» прием!

– Барсук, почему нет доклада? Ты эакончил работу? Как насчет трехсотых и сто двадцатых?

– Медведь, я Барсук. Трехсотых нет, сто двадцатых нет, работа закончена. Прием.

«Традиционный наш идиотизм – военная феня! Трехсотые, сто двадцатые– почему раненым и убитым присвоили такие символы? – с каким-то непонятным раздражением вдруг подумал Гольдин. – Тайны русской связи: снаряды– огурцы, танки– коробочки! Пришлите мне бронебойных и осколочно-фугасных огурчиков! В маринаде!»

– Хорошо, Барсук!Сработаешь так же кишлачок Джида-орден твой! Давай побыстрее, через полчаса «вертушки» будут там, а тебе топать пять километров, да и припекать стало на улице – 36 Цельсия! Попутного ветра в жопу!

– Есть, товарищ Медведь!

Комбат вышел на площадку меж домами.

– Лейтенант, строй роту! – Комбат вернулся к старику.

– Нет, дед! Нельзя тебя оставлять: даже незаряженное ружье раз в год само стреляет. Нигматуллин!

Коренастый, почти квадратный смуглый парень – с раскосыми глазами шагнул вперед, сорвал с плеча автомат.

– Погоди, Равиль, не надо его пулей. Он же сам в рай рвется, и если кровь за Аллаха прольет– попадет! А вот если без крови, то хер его знает! А, дед?

Старик равнодушно молчал. Все, что он хотел сказать этому гяуру-шурави, он сказал, других земных дел у него не осталось.

– Попробуем без крови, – усмехнулся комбат. – Если попадешь в ад, встретимся! Давай, Равиль!

Солдат подошел к старику сзади, слегка приобнял его голову предплечьем правой руки, резко рванул вправо. Хрустнули шейные позвонки, дед захрипел, дернулся и затих.

– Становись в строй, Равиль. Лейтенант, командуй!

Рота нестройно затопала по дороге на юго-запад и через 20 минут скрылась за холмом.

Из дома, волоча забинтованную ногу, выполз мальчик, упал на деда, тихо заскулил. Встал, захромал к сараю, вывел из него пегую кобылу, кое-как вскарабкался на нее, ухватился за гриву и поскакал по малозаметной тропинке в обход холма в кишлак Джида, к дяде…

Гольдин очнулся – вокруг «скрипели перьями» студенты.