Упраздненный театр   ::   Окуджава Булат

Действительно, это был не самый приятный голос: визгливые нотки преобладали в нем, усугубляя безобидную авторитарность. Каминские говорили между собой по-французски. Эти каркающие, непонятные звуки тоже не радовали Ирину Семеновну, и, когда они начинали звучать на кухне, у нее тотчас что-то не ладилось, ну, допустим, с крышкой от суповой кастрюльки, которая со звоном выпадала из рук, и Ирина Семеновна ее ловила и водружала на место, приговаривая: "У, барыня чертова!.. Я тебе!.. Раззвенелась!", и подмигивала при этом Акулине Ивановне. И если Ян Адамович вечерней порой по какому-нибудь случаю появлялся на кухне с бутылкой шампанского, в своей неизменной тройке и расставлял на столике старорежимные бокалы, и наполнял их, и приглашал широким жестом "всех присутствующих дам" выпить по глоточку в честь, оказывается, именин Юзи Юльевны, или пятнадцатилетия их брака, или по случаю благополучного приезда из далекого Тифлиса папы Ванванча, или в связи с пролетарским праздником Первое мая (мало ли поводов?), - так вот, если он проделывал все это, а гости с шумным одобрением подымали бокалы, Ирина Семеновна растягивала губы в брезгли-вой улыбочке, опорожняла бокал, приговаривая: "Тьфу, и чего в ей хорошего?", и тотчас покидала кухню.

От Юзи Юльевны пахло парижскими духами.

- Сегодня у меня получились замечательные щи! - произносила она с пафосом, и благоуха-ние щей и запах духов тотчас перемешивались. Она предлагала всем попробовать, так как была невысокого мнения о своих кулинарных способностях. "Я ведь учусь, учусь, - улыбалась она, - конечно, это сложное искусство, но раньше я занималась другими делами, а теперь вот щи... Настя больна".

- Вот уж щи! - восклицала Акулина Ивановна, попробовав. - И травки всякие, ну надо ж!

- Укроп и сельдерей!..

- Ах ты, Господи!..

Тут же ложка, полная щей, тянулась к Ирине Семеновне, но та, натурально, ее отвергала неизменно и обиженно отворачивалась.

- Да вы только попробуйте, дорогая, - смеялась Юзя Юльевна, - вы же мастер, я хочу у вас поучиться...

- Мне это ни к чему, - гордо провозглашала Ирина Семеновна, - мне это не ндравится...

- Но почему? Почему? Ну вы хоть попробуйте... - И тут же произносила нечто по-француз-ски оказавшейся рядом Жоржетте, а у Ирины Семеновны тотчас падала на пол крышка от кастрюли, или тряпка, или вилка.

Ванванча и Жоржетты все эти утонченные страсти не касались. Вот они выходят в свой привычный морозный арбатский двор, перед этим долго топчась в прихожей под руками Акулины Ивановны и Юзи Юльевны, наряжаясь в свои одежки и хохоча, и заливаясь, и бубня из-под ловких женских рук что-то свое, при тусклом свете желтой коридорной лампочки.

- Спасибо вам, Акулина Ивановна, хоть Жоржеточка немного погуляет, говорила Юзя Юльевна, - а то у меня совсем времени нет, - и хлопала пальцем по носу уже во все завернутую дочь.

- Ну мама! - притворно негодовала Жоржетта.

И вот они во дворе. Ванванч катает Жоржетту на санках, затем она катает его. Тут выскакивает из дому сам Каминский в шубе, накинутой на плечи, в каракулевой шапке пирожком и велит им замереть, и фотографирует их - случайный незначительный будничный эпизод, но эта маленькая фотография небольшого размера и крайне любительская до сих пор, вот уже шестьдесят лет, живет у меня и время от времени попадается под руку, уже потускневшая, отдающая желтизной улика из иного времени и иного мира.

Потом они долго сидят в сугробе и с наслаждением промокают, и обстоятельно спорят о политике.

- Раньше, при царе, были частники, - наставляет Ванванч подругу, теперь приказчики...

- Обалдел? - возражает Жоржетта.

- Давай спросим у няни, - Ванванч пытается выбраться из сугроба.

- Да няня-то деревенская, - смеется Жоржетта, - она Марфушка...

- Она Акулина Ивановна! - протестует Ванванч.