Вот и всё !   ::   Солодовников Владимир

Был бы жив Василий Иванович, так и не рассказывал бы мне ничего дружок его старый, свои секреты они держали всё промеж себя, а так вот, за бутылкой водки тоже, и состоялся наш с ним разговор, с учителем, значит... А и то сказать, чего я стал бы по селу злословить о чужих-то людях? Бог им судья! Ну, значит, сложил я ему печку, протопили мы её берёзовыми поленцами (это полезно печке после кладки), а Максимыч мне и говорит: "Пойдем, Петр Николаевич, завтрева поутру на рыбалку, там и вспрыснем-обмоем печку, оно на природе-то и пьётся без устатку да всласть". "Чего бы,- говорю,- и не пойти, пойдём, однако". Утром следующего дня и встретился я с Александром Максимовичем на околице их деревни, идти до неё недалече из села (да ты, поди, знаешь, сам не раз рыбалил на речке, на Чёрной). Порыбалили мы, значит, малость, скорее, для блезиру, потому как пришли мы не рыбалить, а водку пьянствовать. Оно, конечно, с утра пить вроде и не полезно, но с хорошим человеком выпить - оно в любое время не вредно, - тут Петр Николаевич сделал небольшую остановку, так как первая наша бутылка уже закончилась, мне пришлось достать из "дипломата" ещё одну из своего запаса: в село Ильинское без такого запаса ехать ну никак невозможно. Самому же мне вспомнилась речка Черная, что речкой медленно и степенно протекала у деревни Берёзовка, а начиналась нешироким извитым ручьём из озера у деревеньки Выселки. Речка та запала мне в душу своей чистотой и чудными зелёными бережками, поросшими плакучими ивами, смородиной да черёмухой; в июне от цветущей черёмухи был замечательный аромат на всю, казалось, округу, а пчёлы мощным гудом гудели в кронах цветущих деревьев. Петр Николаевич меж тем разлил водку по стопкам ("Не частим ли мы?",- подумалось мне вскользь) и продолжил свой рассказ:

- Так-то вот посидели мы с Максимычем, он и пооткровенничал со мной рассказами из своей, значит, жизни да из жизни друга своего, Василия Ивановича...

...Крепкий и плечистый, озорной и весёлый тракторист Васька, шелопутный и до девок охочий, был для жителей всей деревни ну чисто занозой, ни один праздник или мероприятие ли колхозное не обходились без его озорства, но в работе на своем тракторе был настоящий бес, если уж работал, так без устатку от зари до зари, железо уж не выдерживало, а этот Корешок, как звали Ваську промеж себя дружки его в Берёзовке, крепче был любой железяки. Завзятым приятелем, которому доверял он свои сердечные тайны, был лишь Санька Заботин, тому-то было понятно, что и хулиганничал Василий только лишь потому, что влюблён был тайно в соседку свою Пашу, Прасковью, значит. Чтоб перед нею покрасоваться, стало быть, он и вымудрялся. А Сашка серьёзный был парень, он после школы, что окончил с отличием в селе Ильинском, поехал в город областной да закончил там институт учительский, стал учителем математики, только и не пришлось ему поучительствовать, потому как война началась, забрали Саньку. А вскорости всех мужиков из деревни отправили на бойню эту. К осени и Ваську забрали. Паша его провожала, при прощании она ему и призналась, что и без его озорства любила Ваську до беспамятства, с тех ещё времён, когда Васька в своей постели кажинное утро ссался, а матушка Васькина на утро матрац его, сеном набитый, во дворе на верёвках сушить вывешивала. При этих-то словах обрадовался Василий Пашиному признанию и пообещал непременно вернуться с войны героем. Эшелон уж из столыпинских вагончиков скрылся за горизонтом, а Паша всё стояла и стояла, не замечая слёз своих, а может, и замечала, но не стыдилась: тогда многие плакали, кровушки-то сколь пролилось...И попал Василий на фронте в полк артиллерийский; при отступлении наших войск у Смоленска приказано было личному составу полка задержать фашистские танки любой ценой, любой кровью.