Вот и всё !   ::   Солодовников Владимир

Держался полк упрямо, выбивая танк за танком из своих пушек, но пушек становилось всё меньше и меньше, а сколько осталось солдат, никто и не считал, ибо считать стало некому: всех командиров их убило. На исходе третьих суток боёв, когда драться было уже совсем нечем, когда небо и вздыбленная сталью земля смешались одним грязно-окровавленным месивом и невозможно было разобрать - день ли сейчас или ночь, когда огонь и грохот, огонь и грохот беспрерывным валом опускались и опускались на позиции того, что осталось от полка, израненный, засыпанный горячей землёй, оглушённый и измученный этой мясорубкой Василий шептал и шептал всё одни и те же, неизвестно как вспомянутые, молитвы: "Господи, Пресвятая Богородица! Помогите и помилуйте раба своего, простите мне прегрешения мои...Избави от мучений и помилуй меня, Господи Иисусе Христе...". Очнулся Василий от тишины, столь непривычной за эти страшные дни и ночи. Насколько хватило сил, поползал в окрестностях, но никого в живых не нашёл и, сориентировавшись кое-как, отправился на восток: где полз, где шёл, пока сил доставало, не помнил - где спал, кто кусок хлеба давал ему, измученному и изголодавшему. Сколько времени добирался, не помнил он и после войны, но добрался-таки до своих, выжил. После госпиталя, где подлечился и отлежался Василий, служил он в разных частях, дойдя до Варшавы, где был тяжело ранен и контужен. Полгода провалялся ещё в госпитале и подчистую был из армии списан: правая нога его хотя и осталась цела, но в колене не сгибалась, а после контузии Василий хуже стал слышать и заикался сильно. А как вернулся в родную-то деревню да посмотрел на осиротевшие избы, где что ни двор, то с похоронкой, так заплакало его сердце навзрыд. Землю пахали на бабах, бабы косили, бабы сеяли. На всю деревню два мужика и осталось: один хромой заика, а другой и без работы беспрестанно кашлял и харкал кровью из простуженных легких. Так-то вот и начал Василий Иванович, для которого годы военного лихолетья да послевоенной разрухи стали чистилищем, председательствовать: и командовал, и сам пахал да строил. Василий с Пашей со свадьбой тянуть не стали, а и свадьба об это страшное время - не свадьба, а слезы одни: обезлюдела совсем деревня. Долгонько у них детей не было, а только в 47 году сподобилась Прасковья родить мальчонку, назвали родители его Сергеем. Так-то вот люди в деревне и жили: работали от зари до зари, рожали, вытянули деревню из этакой нищеты; всё появилось вновь, сытость появилась и богатство, никакая, видать, война, никакое лихолетье или беда не сломит русских баб да мужиков. О колхозе и председателе его писать стали в газетах, а как же - и в областной газете прописали про Василия: как, значит, он честно и грамотно хозяйство своё ведёт к новым свершениям. Как-то в один из дней осенью 58-го года собрались было уж Василий Иванович с Прасковьей и сыном своим вечерять, как в сенях их что-то брякнуло незвонко, и в горницу вошёл, слегка задев притолоку, мужчина, с виду старик, седой весь, глаза только молодые совсем, и по этим-то по глазам только и узнал Василий друга своего задушевного Саньку - Александра Максимовича Заботина. Обнялись, стало быть, только вид у Максимыча был куда как сдержанный до чувств: всё молчал он больше, а Василий от своего заикания тоже не мастак говорить стал, только всю ноченьку они в уголочке кухоньки просидели, тихо о чём-то своём переговариваясь...