Во власти дьявола   ::   Тристан Фредерик

Он обожал словесные парадоксы, ему казалось, что они таили в себе некие глубины; человек, по его словам, был «первым парадоксом, способным бежать в противоположных направлениях». На эту тему он мог рассуждать часами, расцвечивая свои монологи цитатами из малоизвестных авторов. Я не особо к ним прислушивался.

Говоря по правде, Пурвьанш избрал меня своей аудиторией, так как быстро понял, что я — тупица, способный слушать его и не поддаваться на его речи. Он, похоже, экспериментировал, высказывая мне свои смелые суждения, которые собирался защищать потом перед более суровыми судьями. «Дорогой мой, — говорил он, — вы — превосходная стена, от которой отскакивают все мои мячи». Не так уж это было для меня лестно! Думается, он вкладывал в эту аналогию иронию, которая, в сущности, прекрасно определяла мой тогдашний характер. Для Ната, бывшего самой жизнью, я, разумеется, выглядел совершенно статичным, раз навсегда утвердившимся в своих убеждениях, что часто приводило его к мысли спровоцировать меня, возбуждая во мне сомнение, вкус к интеллектуальным приключениям и нечто вроде постоянного бунта, от чего сам я был всегда бесконечно далек. Примем как должное: я был молодым конформистом, околдованным его сумасбродной экстравагантностью. Она меня завораживала.

Моя подруга Даниель мило подсмеивалась надо мной, сравнивая меня в шутку с утконосом, заключенным в теле черепахи. Действительно, мой характер был тогда сложной смесью: к почти подростковым комплексам прибавлялась еще и флегматичность старого китайца. Эта мнимая пассивность помогала мне держаться в стороне от общества, власть которого я старался обойти, как только она начинала казаться мне опасной. Моей первой реакцией было недоверие. Я прикидывал, анализировал, взвешивал шансы, и в результате мне часто случалось отказываться от своего плана по мере изучения всех его сторон. Что это было? Осторожность? Малодушие? Но вот неожиданная встреча с Пурвьаншем бросила меня в психологическую авантюру, мало согласующуюся с моей естественной нерешительностью. Мне понадобился почти целый семестр, пока я распознал природу моих чувств к Даниель, и вдруг я уступил притягательной силе этого загадочного юноши, который априори должен был бы разбудить мою подозрительность. Может, я смутно осознавал, что он должен преподать мне некий урок, урок, ни смысла, ни значения которого я не мог тогда даже вообразить. Правда, в том возрасте мне предстояло не только учиться, мне следовало еще во многом разобраться и привести в порядок нетронутую целину моего разума. Видимо, я бессознательно искал откровений, которые могли бы вывести меня из состояния моей тогдашней робости. Я старался найти какой-то трамплин, мне нужен был помощник, друг, а может, и властелин.

Вернувшись в Париж, Даниель была удивлена моим внезапно пробудившимся интересом к театру и еще более — моим восторженным отношением к Пурвьаншу, скрыть которое мне не удалось. Естественно, она пожелала с ним познакомиться, но сначала я выдумывал всевозможные причины, чтобы эта встреча не состоялась. Мне казалось, что, раздели я нашу с ним дружбу с моей любовницей, все изменится; я считал, что любовь и дружба не могут ужиться рядом и остаться невредимыми.



III

Я познакомился с Даниель Фромантен в Сорбонне, где мы оба учились на факультете классической филологии. Вероятно, я никогда не сделал бы первый шаг, если бы девушка не оказалась настолько храброй, что сама попросила у меня какую-то книгу, а потом, в благодарность, пригласила меня в свою однокомнатную квартирку-студию. Как я уже говорил, я был довольно пассивен, и именно ей пришлось осуществлять некие стратегические маневры, приведшие нас через полгода к совместной жизни. Даниель была решительна и обычно добивалась поставленных перед собой целей.