Выше ножку!   ::   Браун Картер

— Где же работает ваша Ирма? В какой-нибудь мышеловке с бархатным занавесом? Или она модная стриптизерка?

Джонни перекосило, и он издал странный, но едва ли приличный звук, похожий на всхлипывания беременной кошки.

— Моя невеста — танцовщица! — Хетчик почему-то выдвинул нижнюю челюсть и зло посмотрел на нас с Джонни. — Она танцует в клубе «Берлин».

— Клуб... «Берлин»...

Н-да... А ведь это новый шикарный ночной клуб с суперстриптизом!

— Значит, я не ошиблась, когда ляпнула, что она стри... Впрочем, что это я говорю? Ваша Ирма, конечно, классическая танцовщица. А может, она танцует латиноамериканские танцы?

Хетчик проглотил слюну и посмотрел на меня с благодарностью.

— Вы поняли: Ирма — настоящая артистка. Но что делать, если ей приходится работать среди бездарей и интриганов, — он тяжело вздохнул и покачал головой. — Хозяева заведения делают ставку на низкий интеллект и откровенную похоть. Что им великое искусство танца! Их интересует только прибыль. Мисс Зейдлиц, мне стыдно признаться вам, что... — он понизил голос, — находится немало представителей мужского пола, которые приходят в клуб удовлетворять свои низменные инстинкты! Они не замечают, что творит Ирма на сцене, они смотрят только на ее тело!

— Это же надо!

Все-таки хорошо, что я прошла школу бойскаутов, иначе мне пришлось бы сконфузиться: никогда прежде мне не приходилось обсуждать с мужчиной такие вещи, как стриптиз и похоть. Быть может, и Хетчик надеялся, что я покраснею? Не дождавшись, он заерзал на стуле и пробормотал:

— Но, конечно, Ирма не обращает на пошляков ни малейшего внимания. Она выше этого.

— Я полагаю, вы должны порекомендовать ей как можно реже пользоваться веерами из страусовых перьев и чаще — воздушными шариками, — наставительно произнес я. — Дело в том, что жизненные соки мужчин кипят как раз тогда, когда...

— Мэвис, уймись, — зашипел Джонни. — Мы еще не выслушали нашего гостя до конца.

— Какого именно? Того самого, когда он узнает, что один из посетителей ночного клуба увез его невесту в Австралию или отправился вместе с ней в кругосветный круиз?

Хетчик как будто не слышал нашей перепалки.

— Я спокоен за Ирму — в смысле пошляков, которые посещают клуб, — сказал он. — Меня не волнует и то, что хозяин клуба далек от высокого искусства и делает деньги на таланте моей невесты. Страшно другое... С Ирмой могут расправиться! Особенно после того, как... что...

Во мне проснулся частный детектив, и я опередила Джонни, быстро спросив:

— Что-то случилось в клубе «Берлин», после чего вы и примчались сюда? Что?

— Именно об этом я и хотел поговорить с вами! — вскричал Хетчик.

Я заглянула в его глаза и увидела одно только страдание. Бедный Стюарт Хетчик Третий! Его глаза напомнили мне, как однажды детьми мы затащили на верхушку дерева маленького песика. Он смотрел на нас вот так же, потом долго спускался, визжа от страха и поджимая хвостик, и, даже очутившись на земле, никак не мог очухаться от пережитого ужаса.

Вдруг Хетчик пододвинул ко мне свое лицо, его глаза в огромных очках-линзах оказались совсем рядом, и я словно заглянула в подводный мир какого-то бездонного океана.

— У Ирмы в труппе есть недоброжелательница, — тихо сказал Хетчик. — Кривляка, ничтожество, завистница... Ну, понимаете... — и он вдруг ни с того ни с сего рассмеялся жидким смехом. — Саломея Кёнигин!

Я отстранилась и сделала скучное лицо.

— Боже мой! Что за имена! Что за претензии! Что за французская придурь!

— Это немецкие фамилии! — не выдержал Джонни. — Ирма Бузен! Саломея Кёнигин! Тебе же сказали, Мэвис, это сценические псевдонимы, потому что клуб имеет такой имидж — уклон во все немецкое. Вспомни, и сам клуб называется «Берлин». Ты поняла, наконец?

— Уж не такая я и тупая, как ты тут представляешь меня, — гордо поджала я губы. — Одного только не пойму: разве нельзя раздеться без этого... как его...