Хорошая жизнь   ::   Бунин Иван Алексеевич

А он вскорости возьми да и взаправду удавись. Тут-то я, понятно, пожалела, что не пошла, а тогда не до него было. У самой в доме скандал за скандалом пошел.

Две горницы в доме я под квартеру сдала, одну наш постовой городовой снял, отличный, серьезный, порядочный человек, Чайкин по фамилии, в другую барышня- проститутка переехала. Белокурая такая, молоденькая, и с лица ничего, красивая, Феней звали. Ездил к ней подрядчик Холин, она у него на содержанье была, ну, я и пустила, понадеялась на это. А тут, глядь, вышла промеж них расстройка какая-то, он ее и бросил. Что тут делать? Платить ей нечем, а прогнать нельзя - восемь рублей задолжала.

- Надо, говорю, барышня, с вольных добывать, у меня не странноприимный дом.

- Я, говорит, постараюсь.

- Да вот, мол, что-й-то не видно вашего старанья. Вместо того, чтоб стараться, вы каждый вечер дома да дома. На Чайкина, говорю, нечего надеяться.

- Я постараюсь. Мне даже совестно слушать вас.

- А-ах, говорю, скажите пожалуйста, совесть какая! Постараюсь-постараюсь, а старанья, правда, никакого. Стала пуще округ Чайкина увиваться, да он и глядеть на нее не захотел. Потом, вижу, за моего принялась. Гляну, гляну все он возле ней. Затеял вдруг новый пинжак шить.

- Ну, нет, говорю, перегодишь! Я тебя и так одеваю барчуку хорошему впору: что сапожки, что картузик. Сама, мол, во всем себе отказывала, каждую копейку орлом ставила, а тебя снабжала.

- Я, говорит, хорош собою.

- Да что ж мне, на красоту твою дом, что ль, продать?

Замечаю, пошла торговля моя хуже. Недочеты, ущербы пошли. Сяду чай пить - и чай не мил. Стала следить. Сижу в кабаке, а сама все слушаю, - прислонюсь к стенке, затаюсь и слушаю. Нынче, послышу, гудят, завтра гудят... Стала выговаривать.

- Да вам-то, говорит, что за дело? Может, я на ней жениться хочу.

- Вот тебе раз, матери родной дела нету! Замысел твой, говорю, давно вижу, только не бывать тому во веки веков.

- Она без ума меня любит, вы не можете ее понимать, она нежная, застенчивая.

- Любовь хорошая, говорю, от поганки ото всякой распутной! Она тебя, дурака, на смех подымает. У ней, говорю, дурная, все ноги в ранах.

Он было и окаменел: глядит себе в переносицу и молчит. Ну, думаю, слава тебе, господи, попала по нужному месту. А все-таки до смерти испугалась: значит, видимое дело, врезался, голубчик. Надо, значит, думаю, как ни мога, поскорей ее добивать. Советуюсь с кумом, с Чайкиным. Надоумьте, мол: что нам с ними делать? Да что ж, говорят, прихватить надо и вышвырнуть ее, вот и вся недолга. И такую историю придумали. Прикинулась я, что в гости иду. Ушла, походила сколько-нибудь по улицам, а к шести часам, когда, значит, смена Чайкину, тихим манером - домой. Подбегаю, толк в дверь - так и есть: заперто. Стучу - молчат. Я в другой, третий - опять никого. А Чайкин уж за углом стоит. Зачала я в окна колотить - альни стекла зудят. Вдруг задвижка - стук: Ванька. Белый, как мел. Я его в плечо со всей силы - и прямо в горницу. А там уж чистый пир какой: бутылки пивные пустые, вино столовое, сардинки, селедка большая очищена, как янтарь розовая, - все из лавки. Фенька на стуле сидит, в косе лента голубая. Увидала меня, привскочила, глядит во все глаза, а у самой аж губы посинели от страху. (Думала, бить кинусь.) А я и говорю этак просто, хоть, по правде сказать, даже продохнуть не могу:

- Что-й-то у вас, говорю, - ай сговор? Ай именинник кто? Что ж не привечаете, не угощаете?

Молчат.