Закрытые ставни   ::   Корсунов Николай

- Ладно, выключайте свет, - хмуро распорядился Алексей, ложась на ватную подушку. Растирал руку - отлежал, будто песок в ней. Не успокаивалось расходившееся сердце.

- А ты не будешь больше? - робко, со страхом подал голос парнишка с дальней койки.

- Да хрен же его знает! - ответил Алексей, натягивая на ухо байковое одеяло, злясь то ли на себя, то ли на парнишку.

Наверное, на себя: не давал пацанам спать. Или на войну. На нее, проклятую! Почти каждую ночь снится, трижды и четырежды проклятая. Что ни ночь - атака или бой в обороне, что ни ночь - гибель друзей или сам на последнем выдохе... Экая напасть! Почти два года, как война кончилась, а вот поди ж ты.

Печь, топившаяся из коридора, похоже, остыла, в комнате похолодало, и Алексей попросил Петьку кинуть на него шинель. Петька бросил поверх одеяла видавшую виды шинель и выключил свет.

Алексей угрелся и малость успокоился. Койка его стояла рядом с просторным окном, и он смотрел в темное звездное небо. Чуть слышно донесся гул набирающего высоту самолета. Алексей последил за его елочными мигающими огоньками. Хорошо-то как! Летит себе самолет, огоньков не прячет, никто не пуляет по нему, за иллюминаторами люди в мягких креслах подремывают... Хорошо!

Угрелся, а нога все ноет, словно в сыром окопе настыла. Она всегда после этих растреклятых снов ноет. Днем, даже после разгрузки вагонов, "хромуша" ведет себя ничего, а как ночь, как бой, так - кишки выматывает нытьем.

А сон сегодня был странный. Обычно снилось то, что въявь пережил, точь-в-точь повторялось, а нынче одно на другое налезло, смешалось. Да, точно так сидели они с отделенным в окопе и курили перед немецким артналетом, только никакая Наташка тогда и во сне не брезжилась Алексею. Точно так погиб отделенный - осколок торчал из русого виска. И точно так бил из "ручника" по хлынувшим фрицам он, Алексей, бил и плакал, пока не жахнула по голени, выше обмотки, разрывная пуля. А куреньская Наталья пришла в сон из сегодняшних дней. К сожалению (или к счастью?!), не только в сон. Поселилась в сердце незваной, да зато желанной, ой какой желанной! Сколько он снегу повытоптал близ ее дома за эту неделю, все щелки в заборе высмотрел, бровью огладил. Точно обалдел! Только один раз увидел, как она прошла через двор с тазиком, полным печной золы. Осторожно оглянулась, словно почувствовала, что на нее смотрят. Вывалив в кучу золу, быстро ушла в дом по разметенной дорожке. Хотелось подбежать к этим дурацким, вечно закрытым ставням, рвануть их настежь: глянь, дуреха, на улицу, хоть взглядом порадуй!

Мужа ее три раза видел. Он то дрова в дом нес, то снег откидывал, то голубей гонял. На фотографии в паспорте парень как парень, а тут показался уродцем: роста небольшого, а лицо какое-то расплывчатое, безбровое. Казалось, на лице и борода не росла. Чем он ее прельстил? Правда, женихи после страшенной войны нарасхват, но здесь уж больно не то, ей-богу, не то. Наталья и в такое время в девках не засиделась бы.

Алексей даже крякнул досадливо и повернулся на другой бок, натянул на голову одеяло, пытаясь уснуть. Да разве теперь уснешь! Пацаны во все свистульки посвистывают, посапывают, а у него Наташка в башке сидит, глазами в душу заглядывает. Вовсе некстати напоролся на нее: экзамены на носу, на станции калым неплохой обозначился... Очень некстати!

Детей у Старцевых, как видно, нет. Ну, конечно, нет. Что ж, к лучшему! А на что они, интересно, живут? Оба, кажется, целыми днями дома. И она так странно улыбнулась, когда спросил, где работают.

Комсорг техникума жутко доволен Алексеем. А раньше, как чуть, ворчал, однорукая бестия: дескать, нашего Алексея только с миноискателем можно найти, не агитатор, а сто рублей убытку! Болван, будто не понимал, что избегал общественных нагрузок Алексей не от хорошей жизни.