Закрытые ставни   ::   Корсунов Николай

ваш муж? - со служебной озабоченностью спросил он наконец. Ему тоже надо бы про кандидата...

- Не беспокойтесь, - вскинула глаза Наталья, - я ему расскажу о простой работнице.

Понятливый Алексей встал. Она тоже встала. И вот только сейчас они впервые пристально, обоюдно, посмотрели в глаза один другому. Щеки ее медленно зарозовели, и в глазах на мгновение вспыхнула нестерпимо жаркая зелень, и Наталья, прикусив нижнюю губу, быстро отвернула лицо к окну. Алексей взял ее за руку, с жутью и радостью ощутил, как под его пальцами на запястье ее часто и сильно стучит кровь.

- Уходите, - прошептала она сухими губами, не отнимая руки.

Уходить? Дудки!

Алексей взял ее за вторую руку, повлек к себе. И неожиданно другим огнем полыхнули ее глаза, злым, ненавидящим. Вырвала руки.

- Уходите! И больше не "агитируйте" нас. На запоре будут ворота... Уходите!..

Изгнанным, побитым псом выбрел из ее двора Алексей. Велика ль радость от того, что вечереющий воздух пахнет первыми проталинами, что за рекой над ветлами и тополями горланят возвратившиеся из чужого заморья грачи, что все карнизы, как елочными игрушками, обвешались серебристыми сосульками, что завтра солнышко заберется еще выше - что толку от всего этого, если на душе черно и пусто, как в брошенном вороньем гнезде. И некому выплакать душу, не у кого совета выспросить.

Дорогой отделенный, незабвенный товарищ сержант, что бы ты сейчас сказал своему солдату, что присоветовал, а? Ты правильно делал, что беззлобно смеялся над ним, глядя, как он даже безопаской умудрялся при бритье все лицо изрезать, наверное, смеялся бы и сейчас, когда Алексею давно уже не восемнадцать и бреет он свою стальную щетину каждый день. Как не смеяться, если твоему отчаянно храброму солдату женщина дала от ворот поворот и он обратился в паническое бегство... Неужто она любит того уродца с бабьим голоском? Или просто верность блюдет? Вроде - "я вас люблю (к чему лукавить?), но я другому отдана; я буду век ему верна"? Но она ведь не Татьяна Ларина, она - Наташа, Наташенька...

Вспомнил вдруг, что в доме у Натальи теплынь, уют, пахнет сдобой, на окнах цветут цветы, в стеклянной банке на комоде распушилась веточка вербы, на подоконье с той стороны воркует голубь... И ты, Алексей-Алеша, вознамерился лишить ее всего этого? Надеялся, что бросит она свою сытую, устоявшуюся житуху и ринется за тобой в студенческое общежитие или, в лучшем случае, в частную комнатенку, платить за которую - твоей стипендии не хватит? Раскрывай рот шире! А по-другому... Нет, по-другому он не хотел.

Похоже, Наталья слов на ветер не бросала: сколько бы Алексей ни приходил, ворота действительно оказывались на запоре со двора. Он пытался стучать - бесполезно, никто не выходил, наверное, через верхнее звено надворного окна было видно, кто настукивает в калитку. Настукивай, дескать, на здоровье, не жалко, надоест - сам уйдешь.

Он уходил, чтобы прийти снова - завтра, послезавтра, послепослезавтра. А что толку? Ну, иногда промелькнет во дворе Наталья. Ну, иногда выйдет или войдет во двор ее мелкорослый муж. А дальше что? Через забор лезть? В дверь дома ломиться? Ты очень уверен, что по душе ей, что решится она в конце концов разорвать с мужем? И с чего тебе все это в голову втемяшилось?! Втрескался, так терпи, не создавай треугольник. Не создавать? Отступить? Шиш! В этом треугольнике он намерен быть самым острым углом, чтоб напрочь развалить эту случайную семью. Нет и не может быть для него жизни без Натальи!

Вот напасть, скажи на милость. Двадцать три года прожил, всякого добра и лиха повидал, но такой напасти еще не знавал. Даже война стала меньше сниться.