Замок скрещенных судеб   ::   Кальвино Итало

Следующая карта, Рыцарь Мечей, изображенный в боевых доспехах, сообщал о неожиданном событии: либо конный гонец ворвался на торжество, неся тревожную весть, либо сам жених покинул свадебный пир, торопясь во всеоружии в лес на некий таинственный вызов, либо же, что также вероятно, произошло и то и другое: жениху сообщили о неких непредвиденных обстоятельствах, и он тотчас облачился в доспехи и вскочил в седло. (Умудренный прошлым опытом, он теперь и шагу не ступал, не облачившись в броню с головы до пят.)

В нетерпении мы ожидали более определенной карты, и тут последовало Солнце. Художник изобразил дневное светило в руках бегущего ребенка или, скорее, летящего над просторным и разнообразным пейзажем. Толкование этой части повествования не было однозначным и простым. Это могло означать: «Был ясный солнечный день», и в этом случае наш рассказчик попусту растрачивал карты, сообщая нам несущественные детали. Но, возможно, аллегорический смысл изображения менее всего должен был совпадать с его буквальным прочтением: поблизости от замка, где праздновалась свадьба, было замечено полуголое дитя, и жених покинул пир, чтобы поймать мальца.

Вместе с тем, нельзя было не заметить и того, что нес ребенок: этот лучистый лик мог содержать разгадку. Взглянув еще раз на карту, которой наш герой представил себя в начале рассказа, мы вспомнили вышитые на его плаще в час сражения с разбойником солярные символы: возможно, тот плащ, забытый рыцарем на лугу, где встретил он свою быстротечную любовь, был носим ветром по окрестностям, подобно воздушному змею, и рыцарь преследовал мальчишку с тем, чтобы вернуть плащ, либо же просто из любопытства – узнать, чем все закончилось. Все это могло, так или иначе, связать воедино плащ, ребенка и девушку из леса.

Мы надеялись, что на эти вопросы даст ответ следующая карта, и когда увидели, что то было Правосудие, то убедились, что в этом Аркане, представлявшем не просто женщину с мечом и весами, как в обычной колоде таро, но также изображение атакующего всадника (или амазонки) в броне на заднем плане (либо, в зависимости от того, как посмотреть, на тимпане над главной фигурой), – содержался богатейший смысл. Мы могли только гадать. К примеру: когда рыцарь был уже недалек от того, чтобы поймать ребенка с плащом, преследователь обнаружил, что незнакомый рыцарь, вооруженный сверх всякой меры, стоит у него на пути. Что могли они сказать друг другу? Быть может, «Кто таков?»

И незнакомый рыцарь поднял тогда забрало, открыв лицо, в котором наш компаньон узнал деву, что спасла его в лесу, ныне решительную и спокойную, с тенью загадочной улыбки на устах.

– Чего же ты хочешь от меня? – должно быть, спросил ее рыцарь.

– Правосудия! – отвечала амазонка. (Весы, в самом деле, предполагали такой ответ.)

По зрелом размышлении, однако, мы решили, что встреча могла произойти так: ища правосудия, всадница (фигура на тимпане) ( появилась из леса и воскликнула: «Стой! Знаешь ли ты, кого преследуешь?»

– Кого, ради всего святого?

– Твоего сына! – отвечала женщина-воин, подняв забрало (фигура на переднем плане).

– Что же могу я сделать? – спросил, должно быть, наш герой, охваченный внезапным и запоздалым раскаянием.

– Встреть же Господний суд! (весы) Защищайся! – с этими словами она (меч) обнажила свой меч.

«Сейчас он расскажет нам о поединке», подумал я, и точно: карта, брошенная в это мгновение, оказалась звонкой Парой Мечей. Изодранные в клочья листья, виноградные лозы, обвившие два клинка. Безутешный взгляд рассказчика на эту карту не оставлял сомнений в исходе: его противница оказалась закаленной фехтовальщицей; настал его черед лежать среди травы, истекая кровью.

Но вот он приходит в себя, открывает глаза и что же видит? (Мимика рассказчика, сказать правду, несколько чрезмерная, приглашала нас ждать следующей карты как откровения.) Папесса, таинственная, похожая на монахиню фигура в короне. Избавление пришло от королевы? Его глаза, глядящие на карту, были полны страха.