Зеленая бездна   ::   Садур Екатерина

У нее было несколько золотых колец, одно даже с маленьким бриллиантом, но мне они не нравились. Они казались мне плоскими и мутными, такими же, как серьги в бархатных коробочках.

Мне нравились бусы. Яркие стеклянные бусы в несколько рядов -- красный, синий, фиолетовый. Я плакала. Я умоляла бабку отдать мне эти бусы. Обещала хорошо учиться. Но бабка была неумолима.

-- Куда ты в них сейчас? Отдам, когда вырастешь!

Но был еще один мешочек с порванным ожерельем. Синие стеклянные бусинки раскатились по дну и светились даже сквозь мутный полиэтилен. Бабка отдала мне этот мешочек.

-- Нанижи на нитку и носи на здоровье!

Но я не стала низать их на нитку, я просто любовалась на них, не развязывая мешочка, а потом потеряла среди игрушек. И нашла через несколько лет, в мае, вернувшись из бассейна.

-- Пусть все, что я захочу, сбудется в жизни, -- загадала я и продела нитку в самую большую бусинку. И дальше нашептывала на оставшиеся маленькие:

-- Будет со мной, будет моим. Будет со мной, будет моим!

-- Но ведь я же не девка, чтобы безделушки носить, -- удивился Ромка, снимая ожерелье с моей руки.

-- Все равно возьми, -- сказала я. -- Пусть у тебя лежит.

Ночью мне приснилась старуха Раиса Ивановна. Она манила меня тонким длинным пальцем, но я не шла. Тогда она стала им грозить. "Смотри у меня, -говорила она, -- смотри! Я теперь поняла, зачем ты приходишь ко мне каждый день с хлебом и кефиром! Так ты не для меня стараешься, да? Ты зачем моему внучеку подарила заговоренные бусы? О, я теперь поняла твою доброту ко мне! Теперь-то я наконец раскусила, зачем ты приходишь и зачем ты подглядываешь за ним!"

Наутро в воскресенье я должна была нести ей кефир и селедку, но я боялась.

-- Милая моя, -- сказала старуха и заплакала, когда я все же протянула ей пакет с кефиром сквозь прутья оконной решетки. -- Только ты обо мне и заботишься! Я им не нужна, не нужна, ни сыну, ни внучеку...

Но мне слышалось совсем другое.

-- Я все знаю, все, -- казалось мне, шепчет старуха. -- Ты заговорила бусы, заговорила... Ты страшная, темная ты! Ты только хочешь казаться добренькой. Я тебя разгадала...

-- Ты сделала уроки? -- привычно спросила старуха.

И я, радуясь вопросу, ответила:

-- Нет, даже не садилась.

И тут же попросилась домой, но старуха не пустила.

-- Я хочу умереть, -- сказала она мне через решетку.

-- И я тоже хочу, -- ответила я, но она не заметила.

-- Тошно мне, тошно. Старая я стала, глаза не видят совсем, ноги не ходят. Знаешь как без глаз плохо? А без ног?

-- Я хочу умереть, -- снова повторила я.

-- Да что ты, милая, да что ты! -- замахала на меня старуха. И я пожалела о сказанном. Я не хотела ее пугать. С раннего детства во мне что-то ныло, не переставая, иногда я забывала об этом, но с годами ощущение усиливалось настолько, что порой я не знала, куда от него деться. Я думала, что старуха расскажет мне о смерти. Но она ничего не знала.

Знала только Галя. Я встретила ее сразу же, как вышла от старухи. Старуха выплакалась досуха, до дна. Ее глаза покраснели и остро поблескивали на маленьком круглом лице. Губы подпрыгивали и шепотом выговаривали наши имена. Старуха не

отрывно, пронзительно смотрела на нас.

-- Побегаем? -- предложила Галя и побежала, не дожидаясь ответа. Я побежала за ней. Галя была маленькая, ниже меня на голову, и я думала, что вот-вот нагоню ее, но, когда я протягивала руку, чтобы схватить ее за розовый шарфик в коричневую клеточку, она резко отскакивала в сторону и удивленно оглядывалась на меня. Она смотрела так, как будто бы мы вовсе не договаривались бегать и она удивлялась, почему это я ее преследую.

-- Ты что, Галя? -- спросила я и остановилась.

Тогда она тоже остановилась и снова предложила:

-- Побегаем?

И мы снова помчались, заглатывая на бегу пыль Варшавского шоссе. И вдруг мне показалось, что она куда-то ведет меня.