Жемчужное ожерелье   ::   Лесков Николай Семенович

Все подтвердили, что это правда, и многие добавили, что брат рассказчика действительно достойный и прекрасный человек.

- Да, - отвечал тот, - вот я и поведу речь об этом, как вы говорите, прекрасном человеке.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Назад тому три года брат приехал ко мне на святки из провинции, где он тогда служил, и точно его какая муха укусила - приступил ко мне и к моей жене с неотступною просьбою: "Жените меня".

Мы сначала думали, что он шутит, но он серьезно и не с коротким пристает: "Жените, сделайте милость! Спасите меня от невыносимой скуки одиночества! Опостылела холостая жизнь, надоели сплетни и вздоры провинции, - хочу иметь свой очаг, хочу сидеть вечером с дорогою женою у своей лампы. Жените!"

- Ну да постой же, - говорим, - все это прекрасно и пусть будет по-твоему, - Господь тебя благослови, - женись, но ведь надобно же время, надо иметь в виду хорошую девушку, которая бы пришлась тебе по сердцу и чтобы ты тоже нашел у нее к себе расположение. На все это надо время.

А он отвечает:

- Что же - времени довольно: две недели святок венчаться нельзя, - вы меня в это время сосватайте, а на Крещенье вечерком мы обвенчаемся и уедем.

- Э, - говорю, - да ты, любезный мой, должно быть немножко с ума сошел от скуки. (Слова "психопат" тогда еще не было у нас в употреблении.) Мне, говорю, - с тобой дурачиться некогда, я сейчас в суд на службу иду, а ты вот тут оставайся с моей женою и фантазируй.

Думал, что все это, разумеется, пустяки или, по крайней мере, что это затея очень далекая от исполнения, а между тем возвращаюсь к обеду домой и вижу, что у них уже дело созрело.

Жена говорит мне:

- У нас была Машенька Васильева, просила меня съездить с нею выбрать ей платье, и пока я одевалась, они (то есть брат мой и эта девица) посидели за чаем, и брат говорит: "Вот прекрасная девушка! Что там еще много выбирать жените меня на ней!"

Я отвечаю жене:

- Теперь я вижу, что брат в самом деле одурел.

- Нет, позволь, - отвечает жена, - отчего же это непременно "одурел"? Зачем же отрицать то, что ты сам всегда уважал?

- Что это такое я уважал?

- Безотчетные симпатии, влечения сердца.

- Ну, - говорю, - матушка, меня на это не подденешь. Все это хорошо вовремя и кстати, хорошо, когда эти влечения вытекают из чего-нибудь ясно сознанного, из признания видимых превосходств души и сердца, а это - что такое... в одну минуту увидел и готов обрешетиться на всю жизнь.

- Да, а ты что же имеешь против Машеньки? - она именно такая и есть, как ты говоришь, - девушка ясного ума, благородного характера и прекрасного и верного сердца. Притом и он ей очень понравился.

- Как! - воскликнул я, - так это ты уж и с ее стороны успела заручиться признанием?

- Признание, - отвечает, - не признание, а разве это не видно? Любовь ведь - это по нашему женскому ведомству, - мы ее замечаем и видим в самом зародыше.

- Вы, - говорю, - все очень противные свахи: вам бы только кого-нибудь женить, а там что из этого выйдет - это до вас не касается. Побойся последствий твоего легкомыслия.

- А я ничего, - говорит, - не боюсь, потому что я их обоих знаю, и знаю, что брат твой - прекрасный человек и Маша - премилая девушка, и они как дали слово заботиться о счастье друг друга, так это и исполнят.

- Как! - закричал я, себя не помня, - они уже и слово друг другу дали?

- Да, - отвечает жена, - это было пока иносказательно, но понятно. Их вкусы и стремления сходятся, и я вечером поеду с твоим братом к ним, - он, наверно, понравится старикам, и потом...

- Что же, что потом?

- Потом - пускай как знают; ты только не мешайся.

- Хорошо, - говорю, - хорошо, - очень рад в подобную глупость не мешаться.

- Глупости никакой не будет.

- Прекрасно.