Жена полковника   ::   Кнорре Федор

У Шуры были расчесаны волосы и на плечи накинут чей-то чужой платок. Она застенчиво остановилась в дверях, выжидательно глядя на него своими неспокойными глазами, покусывая губу и улыбаясь. Он пошел к ней навстречу, и она заговорила про давешнее, улыбаясь все сильней, с укоризной:

- Меня не узнал... не узнал меня, нет...

Пока полковник разговаривал с девушками, стаскивал с себя фуфайку, он все еще не мог как следует понять, что случилось, он как будто отталкивал, отдалял момент, когда все вдруг прояснится. И только теперь волнение охватило его с такой силой, что трудно стало дышать, и он поверил, что перед ним стоит Шура. У него снова есть жена. Она стоит, сжав чужую шаль около горла, чтобы ему не бросались в глаза ее лохмотья; она стоит такая же маленькая и беспомощная, какой он привык ее считать, но она прошла через неведомые ему мучения.

- Живой, - сказала Шура полушепотом, как будто про себя. - Все-таки это случилось... как во сне.

- Что случилось? - невольно тоже переходя на полушепот, спросил полковник.

- Чудо... Подумай, какое чудо с нами случилось!

- Разве это чудо? Это каждый день случается последнее время. Мы каждый день привыкли видеть такие чудеса. Когда мы идем вперед, на каждом десятке километров, чуть не в каждой деревне нас дожидаются такие чудеса.

- Правда? Теперь много встречается таких счастливых?

- Много, я же говорю - теперь чуть не каждый день.

- Каждый день, - невольно повторила Шура. - Ужасно хорошо, что много.

Она немножко приподнялась на носках, потянулась и робко притронулась кончиками шершавых вздрагивающих пальцев к его лицу. Закинув голову, с коротким, чуть слышным вздохом, похожим на всхлипыванье, опять не то что обняла, а только крепко схватилась за него, прижалась и медленно, с наслаждением потерлась щекой о шершавую шинель и невнятно прошептала:

- Как во сне...

На рассвете полковник остановил на шоссе полупорожнюю трехтонку и пошел будить женщин.

Поеживаясь от холода, они торопливо выходили из кузни, оживленно расспрашивая друг друга о машине. Всего их было пятеро.

- А эта... больная ваша? Каштанцева? Где она? - спросил полковник.

Женщины переглянулись, и Елизавета как будто нехотя сказала:

- Да, ее надо нам с собой взять.

- Что ж тут думать? Не бросать же человека, - не понимая, удивился полковник.

- Конечно, не бросать. Мы ее сейчас принесем. Вы только попросите, чтобы шофер без нас не уехал.

- Нести я вам помогу. А шофер подождет. Я условился.

- Она легонькая, мы сами, - сказала Шура, и они с Улей вошли обратно в дверь.

- Ну, вот еще, - сказал полковник, - больную женщину вы будете таскать сами! Только растревожите.

Шура остановилась и удивленно обернула к нему свое усталое, как будто сонное, с тяжелыми, припухшими веками лицо.

- Сережа, ведь она мертвая. Она же умерла ночью. Мы ее только похоронить хотим в городе. Ей так хотелось дойти до города, и она так немножко не дошла... Нет, ты не ходи сюда, - качнула она головой, видя, что муж все-таки хочет войти, чтобы им помочь, - мы сами. Ничего. Мы привыкли.

Каштанцеву положили в машине на пол, а когда они двинулись и стало трясти и подбрасывать, Елизавета Макаровна подбила ей под голову сена и присела рядом, осторожно придерживая ей голову рукой и время от времени бережно поправляя рваную косыночку, которой было прикрыто мертвое лицо...

Разбрызгивая лужи вчерашнего дождя, машина неслась по дороге. Предрассветный туман уходил в низины, расползаясь клочьями. Кругом светлело.

Вдруг Уля, которая все время, привставая, заглядывала вперед, крикнула:

- Ох, девушки! Глядите, наш город!

Все зашевелились и, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть, сгрудились в кучу, заглядывая вперед.