Жена полковника   ::   Кнорре Федор

Немножко полежит, в себя придет, и так-то лучше будет... Ох, очажок-то мой замирает.

Она поспешно отошла и присела перед трепетавшим среди кирпичей огнем, поковыряла палочкой, осторожно подсовывая новую щепочку, и, щурясь на огонь, продолжала, улыбаясь:

- И как вы только нас нашли? Просто счастье. Мы и мечтать боялись с Шурой про вас. А вы нас прямо на дороге повстречали.

- Вы все вместе были? - спросил полковник. - На работах, да?

- А как же! Мы подруги. На торфе были. Мы немцам торф резали-резали, сушили-сушили, а после и подожгли в девяти местах. Все боялись - не разгорится. А он как взялся, так, думали, и сами не уйдем... - Она покачала головой и тихонько рассмеялась. - По горящему торфу мы и убежали. В дыму-то ничего не разобрать. Убежали и вот через болота пошли колобродить. Родные мои! Уж мы ходили-ходили, плутали-плутали... Вы знаете, который день мы идем?

- Нет, - сказал полковник и присел около женщины на кучку кирпичей, так, чтобы удобнее было следить за дверью в кузню.

- Ну вот, двенадцатый день... Уж и были-то мы хороши, а тут вовсе стали на ногах пошатываться. Хотим на дорогу выйти, а боимся. Потом уж решились, - так на тебе, никак дороги не найдем. Заплутались. Потом как-то ночью сами, не искавши, на дорогу какую-то наткнулись. Схоронились при дороге и слушаем. И страх такой, хоть обратно в болото полезай. Прошла машина, прошла другая - это вчерашний день было. "Ж-ж-ж!" - и все. То ли наша, то ли немецкая, не поймем, хоть плачь. Потом еще одна, слышим, несется, людей полно и поют. Господи боже ты мой, пение слышно русское, наши бойцы!

- Почему же вы узнали, что бойцы? - невольно улыбаясь радости, с которой вспоминала женщина, спросил полковник. - Может быть, пленные или кого угоняют...

- Да нет, - удивилась женщина, - какие пленные! Слышно же: вольной грудью поют... А вот теперь чуть не до самого города дошли, и вот заночевать пришлось, у нас одна разболелась совсем, фамилия Каштанцева. Оглянувшись на дверь, она понизила голос. - Думаем, она жива не будет. Нет, конечно, не будет. Хоть бы до города ее довести.

- Слушайте... как вас зовут?.. Елизавета?.. А отчество?.. Елизавета Макаровна, вы не сходите туда посмотреть, как она?

Женщина с готовностью кивнула и, откинув рогожу, скрылась в дверях.

Полковник следом за ней подошел и, придержав рукой рогожу, проговорил в темноту кузни:

- Шура, ты бы взяла мою шинель, тебе холодно?

В темноте пошептались, и чей-то голос ответил:

- Нет, она не хочет, ей не холодно... Мы ее накрыли.

- Как же не холодно, вся дрожала!..

- Не надо. Она не от этого, - ответил голос Елизаветы Макаровны.

Стоя тут, у дверей темной кузни, полковник думал почему-то больше всего не об изменившемся лице, не о глазах Шуры, а об этой ужасной обвисшей и прожженной грязной майке, которую он на ней заметил прежде всего. Он знал, что Шура не возьмет ни за что шинели. Тогда он быстро зашел за угол кузни, торопливо сбросил шинель и мундир, стащил через голову мягкую, еще прогретую теплом его тела шерстяную фуфайку, быстро надел все обратно и стал застегиваться, держа фуфайку под мышкой.

- Вы не ходите туда, - сказала Елизавета, разглядывая его в темноте, там наша больная лежит. Совсем плоха. Она и до города не дотянет. Двоих-то мы в дороге уж оставили. Так это третья будет. Не ходите лучше туда.

- Тогда передайте фуфайку. Вот у меня фуфайка.

- Фуфаечку? Давайте сюда, мы ей наденем. Ух, тепленькая какая!

Из темноты послышался смешок и возня в том месте, где была Шура. Улыбаясь, вышла Елизавета:

- Сейчас вам приведем невесту. Одеваем.

Дождь, все время стрекотавший вокруг, затих, и торопливо шлепавшие с крыши дождевые капли падали теперь со все большими интервалами. На улице посветлело от луны, пробившейся сквозь облака мутным пятном.

Шура вместе с белобровой девушкой Улей вышли из кузни.