Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)   ::   Миняйло Виктор Александрович

Будешь у нас за походную матку боску... Хе-хе... Ну, пошли... А вы, заразы, сидите, и тихо сидите, чтоб вас завтра гром не покарал! - Он помахал у меня перед носом бомбой. - Ежели раньше чем через два часа кто-нибудь высунет нос из хаты!.. Цыц!.. - окрысился он, направляясь из дома.

И мы сидели тихо-тихо. Даже экспансивная Евфросиния Петровна, подперев рукою щеку, молча горбилась на лавке.

И хотя мы с женой не перемолвились и словом, я знал, о чем она думает. И она знала обо мне все. От этого нам стало радостно, словно мы ничего и не лишились. Мы были почти счастливы.

И я знал также и то, о чем думали мужики-обходчики. Чувствовал, какие они несчастные оттого, что спасли нас. И как они счастливы, что все это свершилось даже вопреки их желанию.

И от полноты чувств я вдруг засмеялся и даже пошутил неудачно:

- Теперь ты, жена богоданная, будешь для меня более доступна!

И она поняла и тоже засмеялась, замахнулась, но не ударила меня даже шутя, а медленно, не как мать когда-то и не как жена, а скорее как старшая сестра, погладила мой поредевший чуб.

- Глупенький, ей-богу, глупенький!..

Когда уже хорошо развиднелось, мужики покряхтели, потоптались и ушли.

Тадей, огорченный тем, что мы остались живы, не попрощался.

Тилимон, как всегда учтивый, воркующим от великодушия голосом произнес:

- Ну, вы тово... добродеи... живите покамест... - И тронул козырек своего хозяйского, с "церемонией"*, картуза.

_______________

* Плетеный ремешок.

Мы с Евфросинией Петровной одновременно вздохнули и не ответили ничего.

А когда они уже стояли в воротах, и, вытянув шеи, пристально всматривались во все стороны, и с встревоженными лицами о чем-то переговаривались, неожиданно для себя я захохотал, и длилось это долго, пожалуй, слишком долго, и я понял это, и поняла Евфросиния Петровна, и подошла, обвила меня сзади руками, и я затих у нее на груди, а потом, честно говорю, заплакал - мамочка, мамочка! - ибо она и вправду была для меня сейчас матерью, хотя я уже пожилой, наверно, даже старый, и моя родная мать давным-давно умерла и уже не могла приголубить и утешить меня.

Вот так, как видите, живем мы с Евфросинией Петровной!..

И я счастлив тем, что существует на свете любовь, которая спасает нас от смерти, когда отошла от нас молодость и начинаешь заглядывать в могилу. Если бы не эта любовь, да преданность, да еще нежность, то, чем прозябать в ожидании приговора, лучше самому свести счеты с жизнью. А так и не думаешь, что обходит тебя стороною вечность, не думаешь о том, что вечность - это безграничность во времени, век - сто лет, век продолжительность человеческой жизни - все это лишь понятия одной этимологии, а для человека справедливо значение только длительности короткого людского существования.

Так вот: остается любовь - остается и жизнь. И я часто думаю: а какая же моя роль в ней?

Не ставлю я себе целью изменить ее или улучшить. "Все течет, все проходит, и нет этому конца..." Все закономерно и не зависит от воли отдельно взятой личности. Так я думаю. И не стану вмешиваться в земные страсти, не буду стараться влиять на события, пусть они, скажем, свершаются сами собой. А я только буду честно зарабатывать свою краюху и с чистым сердцем - когда смеясь, а когда и плача над судьбами людскими составлять не летопись, нет, а только скромные свои комментарии. Но имею ли я на это право? Жена моя любимая, Евфросиния Петровна, обзывает меня если не дурнем, то неразумным. Но скажите мне, люди: ведь любая жена, даже если она опекает в жизни корифея науки, руководит им, была ли она когда-нибудь высокого мнения об уме собственного мужа?..