On the wild side   ::   Лимонов Эдуард

Однако я их не осуждал, я давно понял, что женщины принадлежат всем мужчинам, миру, и было бы неразумно и эгоистично стараться сохранить их только для себя.

Я подумал: "Если это вообще возможно", -- имея в виду, что, несмотря на годы знакомства, в сексуальном плане Алекс, мягко говоря "неопределенен" для меня. Да, он женат, и у него остались в Париже художница-жена -- старше его, и художница же, талантливая семнадцатилетняя дочка. Да, сам Алекс, облаченный в кожаные садистские одежды, я уверен, производит на непосвященного человека впечатление твердого, волевого, сильного и грубого мужчины Алекса. На его кар-тины, рисунки и литографии -- есть картины, рисунки и литографии человека, запу-тавшегося среди полов, человека неопределенного пола. Сладковатая непристой-ность исходит от его работ...

"Нет, -- сказал я. -- Вы идите, а я поеду домой. Я не хочу видеть Алекса в хуевом состоянии. Победоносный вундеркинд Алекс, всеобщий любимец, счаст-ливчик и барин, я уверен, не научился спокойно переносить жизненные неудачи и временные трудности. Судя по его голосу, девочки, а я говорил с ним пару дней назад по телефону, он в жуткой депрессии. Я не пойду".

"Ну, Лимонов, -- сказали они, -- не порть нам вечер..."

"Ну, девочки, -- сказал я, -- не портьте мне вечер. Я пришел к вам на обед, я хочу, чтобы вы меня развлекали. Развлекайте меня. Алекса я знаю лучше, чем вы, общение с ним не развлечение, но достаточно тяжелая работа".

"Ну, Лимонов!" -- взмолились они, и Элиз, зайдя сзади за стул, на котором я сидел, обняла меня и стала целовать в шею.

"Забудьте об этом", -- попросил я и заговорил с Тьерри о чем-то. Может быть, мы с ним стали вспоминать, как меня арестовали таможенники в аэропорту Кеннеди, и как мы с ним потерялись тогда, и как он нашел меня только через объ-явление в "Вилледж Войс"...

Две пизды зашептались и забегали по квартире. Леля взобралась наверх на антресоль, а Элиз, взяв в руки большую ржавую лейку, почему-то стала поливать цветы и растения. Я невнимательно следил за их действиями, но, переговарива-ясь с Тьерри, который очень устал и хотел спать, все же увидел, что Элиз полезла с лейкой в окно. За окном был довольно широкий карниз, и на нем также стояли кадки с растениями. Туловище Элиз вышло в окно и скрылось, затем утянулась рука с лейкой, и наконец одна за другой утянулись осторожно ее загорелые но-ги.

Я вспомнил про презерватив и засмеялся. Тьерри удивленно посмотрел на меня из страны сна. Ему было 24, это был его первый визит в Нью-Йорк, он был беден, и вот уже неделю он каждую ночь спал в другой постели...

"Ой!" -- вскрикнула за окном Элиз, и вслед за коротким "Ой!" последовал тупой звук чего-то очень тяжелого, свалившегося с нашего третьего этажа на ас-фальт. Слава Богу, это была не Элиз, потому что она спешно показалась в окне: "Я свалила горшок с пальмой!"

"Пизда! -- сказал я. -- И, конечно, прохожему старичку на голову?" -- За му-зыкой, харкающей звуками из четырех колонок румына, ничего не было слышно снизу, кроме полицейских сирен на Бродвее.

"Кажется, нет", -- с неуверенной надеждой объявила Элиз и умчалась из квартиры.

Я привычно ощупал свои карманы на случай, если вдруг придет полиция. Нет, ничего инкриминирующего в карманах не было. Пару джойнтов я переместил из бумажника в горшок с неизвестной мне породы буйным тропическим растением, сунул джойнты между корней.

Побегав некоторое время между улицей и апартментом, дамы наконец вер-нулись, запыхавшиеся и довольные, с веником и большой железной кастрюлей, служившей горшком покойной румынской пальме.

Мы еще выпили вина, уже из другого галлона. Тьерри стоило больших уси-лий держать глаза открытыми, он с нетерпением ожидал конца вечера, но не мог уйти без квартирной хозяйки Лели.