Мистерия Христа   ::   Аргивянин Фалес

Крести, крести! Неужели ты думаешь, что Маяк Вечности, горящий на челе моём, не чище твоего креста, который ты запятнал великим предательством? Нет, я получил его не запятнанным страшным преступлением, и ничто человеческое, даже ваша человеческая святость, не запятнает его бледного, но благородного стихийного света.

Да будет с тобою мир распятого Бога, друг мой!



II . Агасфер

Фалес Аргивянин — Эмпедоклу,

сыну Милеса Афинянина, —

о Премудрости Бога распятого —

радоваться!



Слушай, Эмпедокл, — я поведаю тебе великую быль о том, кто пошёл в путь в роковой день распятия Бога, и о том, кто совершает этот путь до сих пор и будет совершать до дня, в который исполнится всё, что предречено Распятым о последнем дне планеты Земля.

Широка была дорога, коей следовала на Голгофу Божественная Жертва [43] , ибо широка всякая дорога, ведущая к страданию, и узок всякий путь к блаженству. Томительная жара накалила глинистую землю, усеянную выбоинами и затвердевшими глубокими колеями от колёс. В мертвенной тишине полуденного зноя застыла воздушная стихия, не смевшая ещё верить тому, что совершалось на Земле…

По дороге с гиканьем и воем двигалась гигантская толпа народа. Впереди мерным солдатским шагом шёл бесстрастный пожилой центурион, за ним — два солдата. Несметная толпа улюлюкавших мальчишек окружала то, что следовало за ними, — группу из трёх окровавленных, избитых людей, тащивших на спинах огромные кресты.

Я, Фалес Аргивянин, не стану описывать Того, Кто шёл впереди и к Кому были обращены насмешки и вой окружавшего человеческого стада, — не стану потому, что на твоём языке, Эмпедокл, нет ни слов, ни красок для передачи Божественной Любви, смешанной с человеческим страданием, озарявших кроткое и вместе с тем нечеловечески мудрое лицо Галилеянина [44] . Полосы крови на нём только усугубляли великую, страшную тайну, осенившую это лицо своими воскрылиями.

За Ним следовал гигант идумеянин, гордо и свободно несший на плечах бремя огромного креста. Его большие жгучие глаза с великим презрением глядели на толпу — глаза, в которых отразились предсмертные взоры десятков жертв, падших от руки самого страшного разбойника с большой Тирской дороги. Молча, обливаясь потом и кровью, шёл он, и только порой, когда толпа особенно наседала на идущего впереди, он издавал густое, дикое рычанье опьянённого кровью льва, и толпа шарахалась в сторону, а идущие по бокам римские солдаты вздрагивали и сильнее сжимали рукояти мечей. Совсем пригнувшись к земле под тяжестью креста, едва-едва полз за ними третий. Кровь и пот мешались у него на лице со слезами; но то не были слезы отчаяния — то были слезы отвратительной трусости; он уныло выл, как затравленная гиена, громко жалуясь всё время на несправедливость суда, приговорившего его к позорной казни за ничтожное преступление. А на его лице, с мутными, гноящимися глазами, были отчетливо видны пороки и падения всего мира, смешанные с самым жалким, самым отвратительным страхом за свою жизнь.

Валившая позади толпа была, как и всякое человеческое стадо, — зловонна и глупа. Бездельники, едва оправившиеся от ночной попойки, бесчисленное количество нищих, фанатики, исступлённо вопившие о богохульстве идущего впереди и злорадно издевавшиеся над Ним, просто равнодушные животные, радующиеся предстоявшему зрелищу, блудницы, щеголявшие роскошью одеяний и поддельными красками лица, и между ними — группы важных, прекрасно одетых людей, степенно рассуждавших о необходимости предания казни дерзкого Назорея, осмелившегося порицать первенствующее сословие в государстве и в корне подрывать всякое уважение к нему. То были саддукеи [45] .