Проснись и рычи (Сатсанг с Х.В.Л. Пунджей)   ::   Пунджа Харилал В. Л.

Ты наполнил свою пещеру этим миром и радостью, которыми ты по своей сути являешься в пещере своего сердца. Твой опыт был своего рода эхом блаженства, ананды , и неужели ты и вправду такой простак и полагаешь, что эти камни одарили тебя ею с такой щедростью? Как можешь ты позволять увлекать себя подобным иллюзиям и отказываться видеть? В действительности, ты не отдаешь и не принимаешь ничего, кроме этого мира (шанти) и этой радости (ананды) . Ты и есть ананда , чистая ананда ; и эта ананда не может более называться анандой , ибо она не может быть увидена, постигнута или названа. Она просто есть.

Провожая Харилала к тропинке, ведущей вниз с горы, я указал ему на великолепный пейзаж, расстилавшийся перед нами: прямо под рукой — город Тируваннамалай со своим храмом, а в отдалении — сельская местность с каменистыми бугорками, выступающими среди полей и пространствами, поросшими вереском. Как раз в ту минуту солнце садилось. Я говорил ему что-то о великолепии, с каким оно поднимается каждым утром, направляя свои лучи прямо на мою пещеру.

«Не сомневаюсь, что это чудесное зрелище, — отвечал он, — однако может ли оно сравниться с рассветом Истинного Я, с пробуждением Сущего?»

* * *



На следующий год [1954] мы, Харилал и я, встретились снова в нашем любимом Тируваннамалае. На этот раз я остановился у друга, в доме, расположенном неподалеку от ашрама. Выл вечер, когда сидя на плоской крыше при свете луны, он рассказал мне свою историю.

Он родился в западном Пенджабе, в части, которая была отсоединена от Индии в 1947 году и которая в то время была сценой стольких жестокостей. Его мать была младшей сестрой одного мудреца, который в начале столетия был хорошо известен под именем Раматиртхи и провел свои последние годы жизни в Гималаях. Когда он почувствовал приближение своей кончины, он, несмотря на то, что ему было лишь около тридцати лет, просто вошел в Гангу и «исчез» неподалеку от Тегри.

Харилал поступил на службу в армию офицером. Однако вскоре он потерял интерес к этому занятию, которое не давало ни времени, ни свободы духа, необходимых ему для религиозных практик, знакомых ему с раннего детства. Еще с детских лет мысль о Боге более чем все остальное владела его душой. Ему было всего шесть или семь лет, когда он углубился на двадцать километров в джунгли с тем, чтобы разыскать каких-то бродячих аскетов, основавших там свой ашрам; когда же родители, наконец разыскали его, он дал им ответ, не имея, разумеется, ни малейшего понятия о том, что это был отголосок из Библии: «Зачем вы пошли искать меня, вместо того чтобы оставить меня с Богом?» Его преданность Кришне с возрастом становилась настолько сильной, что граничила с истерией. Он заходил настолько далеко, что носил женские одежды в надежде, что Кришна может принять его за свою возлюбленную Радху, сжалится над ним и откроет ему свое лицо. Куда бы он ни шел, он повторял имя своего Господа; и если на улице ему случалось услышать обожаемое имя, он напрягался каждым мускулом своего тела, чтобы удержаться и не упасть в экстазе в самой гуще толпы. Вполне очевидно, что будучи солдатом, он не имел возможности вести жизнь, целиком состоящую из молитв, занятий медитацией и пудж ; вдобавок к тому, это было военное время, когда дисциплина была очень строгой.

Он попросил освободить его от своих обязанностей. В глазах его начальства подобная просьба выглядела безумной, поскольку отзывы о нем были превосходны, продвижение по службе было не за горами, и перед ним открывалась великолепная карьера. В действительности, все его товарищи, в то время молодые офицеры, после 1947 года заняли высшие посты в индийской армии.