Витязь в барсовой шкуре   ::   Руставели Шота

Ты велишь, — идут планеты. Весь тобой я в блеск — одетый.

Мой цветок, живые светы взяв в себя, пребудет ал».

Луч — к лучу, и к слову — слово. Вот они клянутся снова.

Сердце нежное — медово, и любовь подтверждена.

Все минувшие печали чем-то очень легким стали.

Зубы белые блистали, как от молний — вышина.

О, какая им утеха — быть вдвоем, как с эхом эхо,

Средь веселья, шуток, смеха, говорят о ста вещах.

Молвит он: «Тебя, златая, можно знать — лишь ум теряя.

Сердце вспыхнуло, сгорая, сердце — пепел, жгучий прах».

Но пришел конец усладам. Он прильнул к кристаллу взглядом.

Побледнел, и слезы градом. Хоть ушел, да не ушел.

Незнакомое с обманом, сердце он, в гореньи рьяном,

Отдал сердцу. Так к румяным розам льнут касанья пчел.

Он сказал себе: «Златая! Вот уже разлучность злая.

И рубин мой, увядая, стал желтее янтаря.

Без тебя как быть в разлуке? Но стрела готова в луке.

В честь любимой сладки муки. Смерть приму — тобой горя».

Он в постели, сны мятутся. Брызги слез обильно льются.

Так листки осины бьются, как, скорбя, он трепетал.

Странен уху шорох каждый. Дух его исполнен жажды.

Стала пытка пыткой дважды, — сон о ней он увидал.

В том терзаньи отлученья — ревность, помыслы, мученья.

Слез горячих истеченье — словно нитка жемчугов.

Но тревожный сон напрасен. Брезжит день, — он снова ясен.

На коне своем, прекрасен, едет, путь принять готов.

За дворецким в зал приемный посылает, и хоть скромный,

Но в стремленьи неуемный, он царю реченье шлет:

«Мысль мою, о, царь, не скрою: Ты царишь над всей землею.

Весть о славе, взятой с бою, да ко всем кругом придет.

В путь пойду и не устану. Воевать с врагами стану.

Если недруг, в сердце рану нанесу в честь Тинатин.

Непокорный да смутится, а покорный веселится.

Ток даров не прекратится. Да горит огнем рубин».

Изъявив благодаренье, царь ответил: «Лев! Стремленье

Рук твоих — всегда в сраженье. Смелость молвит твой совет.

В путь иди, в страну чужую, позволенье я дарую.

Но, коль ты разлуку злую будешь длить, мне счастья нет».

Пред лицом царя представши и почтение воздавши,

Витязь молвит: «Услыхавши звук похвал, я изумлен.

Сколько счастья в этом звуке. Легче с ним — расстанья муки.

Бог уменьшит час разлуки. Светлый лик твой — мне закон.

Мысль свидания лелею». Царь упал к нему на шею.

С полной нежностью своею в нем он сына целовал.

Нет таких, как эти двое. Бьется сердце в них благое.

Засветило ретивое в Ростэване слез кристалл.

Вот уходит витязь смелый в чужеземные пределы.

Двадцать дней уж день он белый с черной ночью слил в одно.

В ней, златой, восторг вселенной, клад сокровищ сокровенный,

С Тинатин он мыслью пленной, ею сердце зажжено.

Входит в горы, входит в долы. Чуть он где, там пир веселый.

Речи вьются, точно пчелы. Все приносят щедрый дар.

Солнцеликим, светловзорым, в переходе этом скором,

Слух склоняя к разговорам, он не медлит в свете чар.

У него была твердыня. Замок горный на вершине.

Три он дня там медлит ныне. Шермадин — как верный с ним.

Вся душа его, вся сила, сердце все — для Автандила.

Но ему безвестно было, тот горит огнем каким.

Витязь молвит Шермадину: «Стыдно мне, но стыд содвину.

Я скрывал свою кручину. Но теперь откроюсь, верь.

Были пытки, были грозы. Я ронял несчетно слезы.

Но от той жестокой розы — луч отрады мне теперь.

К Тинатин моя истома. К ней любовь, о ней вся дрема.

Без конца у водоема слезы к розе лил нарцисс.

Боль открыть не мог доныне. Я томился как в пустыне.

Но теперь конец кручине. Упованья мне зажглись.

Мне сказала: «Неустанный, ты ищи, где витязь странный.

А когда вернешься, жданный, сердцем все возьмешь свое.