Алена и Аспирин   ::   Дяченко-Ширшова Марина

В конце концов Аспирин подписал протокол и получил разрешение затереть наконец кровь на полу собственной квартиры. Убирать вызвалась Алена; она работала тряпкой молча и умело. Прихожая и гостиная понемногу теряли сходство с мясницкой. Ковер Аспирин скатал и вынес в коридор. Не знал, что делать с диваном, но Алена ухитрилась снять чехлы с диванных подушек и затолкать их в стиральную машину. Машина, получив задание на долгую стирку, катала и пережевывала красные тряпки, выполаскивала и снова принималась жевать. Все равно придется выбросить, думал Аспирин, слушая приглушенное хлюпанье пены.

— А я так устала, что даже радоваться как следует не могу, — пробормотала Алена.

Аспирин выудил пельмени из кипящего бульона. Нашел в холодильнике масло, уронил желтый ломтик поверх исходящих паром пельменных тушек:

— Ешь.

— Спасибо, — у нее дрожали ноздри, она в самом деле была очень голодна. — А ты?

— А меня тошнит, — сообщил он.

Алена не стала задавать вопросов. Склонилась над тарелкой, принялась сперва дуть изо всех сил, а потом есть. Полтора десятка пельменей исчезли, не успев как следует остынуть.

— Ты крови совсем не боишься? — вполголоса спросил Аспирин.

Девчонка помотала головой.

— Почему? — Аспирин уперся в стол локтями.

— Потому что я совсем не боюсь смерти, — спокойно отозвалась Алена. — А ты что подумал?

Аспирин молчал минуты три. Алена успела отрезать себе ломоть хлеба и начисто вылизать тарелку.

— А я что, боюсь? — спросил он наконец совсем тихо.

— Конечно, — Алена откинулась на спинку стула, блаженно перевела дыхание. — Ты боишься. Здесь все боятся. Почти все. Все знают, что умрут.

— А ты?

— А я не умру, — Алена улыбнулась. — Я знаю, что все живые. Все живое. И смерти нет. Нигде.

— Кто тебе такое сказал? Расскажи мне подробнее... Почему ты говоришь — «здесь»? Может, вы... там, со своими... товарищами... ждете конца света? И перехода в иной мир?

Алена больше не улыбалась. Взяла тарелку, отнесла к раковине, потом вернулась и смахнула со стола крошки.

— Там у тебя диски, — сказала, откручивая горячий кран. — Я, когда убирала, видела... Ты много слушаешь музыку?

— На вопросы старших надо отвечать, — сообщил Аспирин. — Не увиливай. Кто этот твой... «не человек»? Сэнсей? Учитель? Наставник? И что у него за право — отпускать тебя или не отпускать? И на каком, черт возьми, языке вы говорили?

Алена вымыла тарелку. Сняла с полки баночку меда, поставила на стол:

— Я сейчас Мишутку принесу...

— Не смей! — рявкнул Аспирин.

Алена остановилась в дверях:

— Что?

— Он весь в кровище, — тоном ниже сказал Аспирин.

— Он чистый. На нем ни пятнышка. Ты же видел.

— Я не хочу его больше видеть, — сказал Аспирин. — Сделай так, чтобы он не попадался мне на глаза. Иначе я его выкину в мусоропровод.

Алена помолчала. Ни слова ни говоря, взяла мед со стола, ложку из посудного ящика, бросила укоризненный взгляд на Аспирина и удалилась из кухни.

Аспирин включил телевизор. Ведущий программы новостей молол какую-то чушь; Аспирин переключился на музыкальный канал, сделал звук погромче и почти сразу ощутил облегчение.

Он хорошо знал этих ребят. Команда была настолько непопсовая, что никак не могла нормально раскрутиться. Лидер их, Костя, брал вдохновение всюду, где плохо лежало: этнические напевы, сыгранные на глиняной свистульке в сопровождении жесткого металлического бэкграунда, обретали в Костином исполнении почти симфоническую глубину. Энергия, изливавшаяся со сцены в зал, топила публику в волнах экстаза. В «Куклабаке» команду приняли хорошо, но только один раз. Говорят, хозяин, сам поколбасившись от души, наутро обронил что-то вроде: «Это для маргиналов»...

Вот и прайм-тайма им не видать. Первый час ночи: маргиналы бодрствуют...

Соседи стукнули в батарею. Аспирин сосчитал до десяти и убрал звук.