Алена и Аспирин   ::   Дяченко-Ширшова Марина

Опустил голову на ладони, почти физически ощущая, как проблемы всей тяжестью наваливаются на основание черепа.

Прошло всего двое суток с тех пор, как он подобрал в подворотне Алену Алексеевну. Новоявленную Алену Алексеевну, как выразился потом ее босоногий наставник.

(Один из ментов спросил между прочим, где комната ребенка. Аспирин объяснил, что девочка приехала от матери всего на несколько дней, и мент тогда сознался: его удивило, что в доме нет ни детских книг, ни вещей, ни игрушек — ничего...)

Надо признать: Аспирин сам себе навредил. Первый раз — когда не оставил девочку стоять, где стояла. Второй раз — когда отказался сразу же, безо всяких объяснений, выдать ее гостю в камуфляжных штанах...

Гостю, под чьим взглядом зеркала берутся инеем.

В гостиной вдруг грянул музыкальный центр. «Кармина Бурана»; соседи, озверев, затарабанили по батарее чем-то тяжелым.

— Выключи! — крикнул Аспирин. Ответа не последовало; кряхтя, он встал, вошел в гостиную (аудиосистема была его гордостью, даже на такой бешеной громкости почти не ощущалось искажения звука) и нажал на «Стоп».

Алена преспокойно сидела в кресле и «кормила» своего медведя медом из баночки.

Соседи продолжали тарабанить. Не исключено, что сейчас и в дверь позвонят.

А, вот оно. Телефон.

— Возьми трубку, — сказал Аспирин Алене.

Та как ни в чем не бывало потянулась за трубкой:

— Алло? Нет, вы туда попали... Я его дочь. Что? Да, это я включила музыку. Нет, он дома. Нет, не спит. Ну ладно. Я скажу... Спокойной ночи.

И нажала «Отбой».

— Ругаются, — пробормотала будто сама себе.

— Ты знаешь, который час?

— Но ты же телевизор включал?

Медвежонок лежал на ее коленях — маленький, пушистый, мягкий и трогательный.



СРЕДА



Аспирина разбудила мусорная машина. Ревела, рычала, опрокидывая баки и как всегда промахиваясь. Скрежет металла и вой мотора стояли такие, будто во дворе шло танковое сражение. Аспирин посмотрел на часы — без четверти шесть.

Прошлое утро подарило ему счастливых десять секунд, когда он верил спросонья, что девочка ему приснилась. Сегодня наркоза не получилось — открывая глаза, он все помнил и все понимал.

Мусорная машина убралась, но из приоткрытой форточки еще долго тянуло вонючим выхлопом. Аспирин лежал, слушая шум ветра во дворе, отдаленный собачий лай, звуки просыпающегося дома; в соседней комнате тоже не спали. Он мог различить движение, дыхание, мягкие шаги по ламинату...

Он встал, стараясь не шуметь. Дверь в гостиную была прикрыта, но не закрыта полностью (менты вчера выломали защелку). Аспирин заглянул в щель между дверью и косяком.

Алена — в трусах и футболке, с радионаушниками на голове — расхаживала по комнате, двигаясь в неслышном Аспирину ритме. То опускалась на пол, то тянулась к потолку, то начинала плясать — бесшумно; ее ноги взлетали выше головы, Аспирин подумал, что она, наверное, занималась гимнастикой. А потом Алена вдруг села на пятки, уткнулась лбом в пол и так замерла.

Аспирин подождал минуту, другую. Вошел в комнату. Покосился на медвежонка, сидящего в кресле среди разбросанных дисков. Выключил аудиосистему.

Алена не пошевелилась.

Диски валялись вперемешку — Григ и Вагнер, Прокофьев и Моцарт. То, что слушала Алена, оказалось шестой симфонией Чайковского.

— Эй, — сказал Аспирин.

Девчонка выпрямилась и стянула наушники.

— С добрым утречком, — сказал Аспирин.

— Ты рано встал, — сказала Алена.

Она выглядела плохо — бледная, осунувшаяся, исхудавшая. Когда Аспирин впервые увидел ее в подворотне, девочка казалась ухоженнее и здоровее.

— А ты снова жрать, наверное, хочешь?

Она мигнула, и он вдруг понял, что она сейчас заревет.

— Эй, — пробормотал он, жалея, что позвал ее и что вообще вылез из кровати.