Алена и Аспирин   ::   Дяченко-Ширшова Марина

— Давай сначала решим твою проблему...

Они вошли на кухню, когда девочка, подняв острый локоть, осторожно наливала свой чай в блюдечко.

Вискас резко остановился, так что Аспирин едва не налетел на него, как Пятачок на Винни-Пуха.

— Чаепитие? — спросил удивленно.

— Она была голодная, — извиняющимся тоном пробормотал Аспирин.

— Вовсе нет, — тихо сказала девочка. — Просто... мы пьем чай. С Мишуткой.

И погладила медведя, отчего тот едва не упал тяжелой мордой в кипяток.

Вискас поглядел на Аспирина. Тот отвел глаза, будто говоря: ну идиот, знаю...

— Как тебя зовут? — спросил Вискас девчонку.

Та низко склонилась над блюдцем, так что светлый волосок, выбившийся из-за уха, упал в чай и ужом поплыл по поверхности.

— Как ее зовут? — спросил Вискас Аспирина. Тот пожал плечами. — Что, даже имени не спросил?

— Н-не успел.

Вискас саркастически хмыкнул:

— Мало времени было?

— Да так как-то... — Аспирин взял с блюдца печенье и принялся лихорадочно его поедать.

— Ладно... Допивай, — сказал Вискас девчонке. — Поедем в детприемник.

— Куда?

— Если ты сейчас не скажешь, кто родители и где живешь, я отвезу тебя в приемник-распределитель, и там с тобой поговорят специалисты... педагоги, — Вискас нехорошо усмехнулся.

— Я не здесь живу, — сказала девочка тихо.

— «Сами мы люди не местные», — прогнусавил Вискас. — Значит, отправят домой. Если будут деньги. Давай, дохлебывай...

— Если надо денег на билет, я дам денег, — предложил Аспирин.

Вискас покосился на него без уважения:

— Нам того и надо... Присосется и будет клянчить, клянчить, вымогать...

— Не буду, — сказала девочка еще тише. — Мне от него ничего не надо. Пусть только признает, что он мой отец.

Аспирин, жевавший печенье, все-таки поперхнулся и зашелся кашлем.

Вискас сел верхом на стул. Некоторое время смотрел на девчонку, которая прихлебывала чай как ни в чем не бывало. Перевел взгляд на Аспирина. Тот не мог говорить — давился печеньем.

— Че сказала-то? — спросил Вискас, буравя девочку глазами.

— Я его дочь, — девочка с достоинством выпрямилась на стуле. — Они с мамой... расстались. Я еще не родилась тогда. Вы его спросите — он помнит Любу из Первомайска, должен помнить...

— Какая Люба? — Аспирин наконец-то обрел дар речи. — Какой Первомайск?

— Люба Кальченко. Вы вместе в Крыму отдыхали.

— Какой Крым? Витя, это кошмар какой-то, она же все врет...

Профессионально-свинцовые глаза Вискаса сделались еще угрюмее.

— Алексей Игоревич, — сказала девочка тонко и жалобно. — Мне от вас ничего не надо. Мы проживем... Мама на инвалидности, работала тяжело, на вредном производстве, и у нее диабет... У бабушки пенсия... мне не надо никаких денег! Я только хотела приехать, посмотреть...

— Витя, она врет, —Аспирин нервно засмеялся. — Это... просто смешно. Просто балаган какой-то.

На широком лице Вискаса явно обозначилось отвращение.

— Эдак кто угодно может прийти и что угодно сказать, — сквозь зубы сообщил он девчонке. — Может, ты вообще моя дочь? Или Папы Римского?

По девочкиному лицу покатились слезы. Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила маленькую черно-белую фотографию; фото шлепнулось на стол, как козырная карта. Вискас и Аспирин одновременно над ней склонились. На когда-то глянцевой, а теперь потертой и поцарапанной карточке обнимались мужчина и женщина. Лицо женщины виделось четко, она была брюнетка лет двадцати, не красавица, но очень веселая. Лицо мужчины получилось смазанным — видно, он поворачивал голову в момент съемки. За спинами влюбленных пенилось барашками море.

— Это он, — сказала девочка и слизнула самую крупную слезу, докатившуюся уже до губ.

— Да тут же невозможно разобрать, кто это! — выкрикнул Аспирин. — И потом...