Бьётся сердце   ::   Данилов Софрон Петрович

Некий знаменитый в столице республики бухгалтер, исключительно почтенный человек, недавно вышел на пенсию, плохое здоровье, подорванные нервы. А его единственную дочь заслали учительницей в Арылах. Просьба такова: нельзя ли уважить престарелых родителей, перевести дочь в Якутск? Основание в общем-то благопристойное: престарелые родители… Позвонил в Арылах, пригласил учительницу С.Т. Кустурову.

Юное существо будто с обложки иллюстрированного журнала — ресницы, причёска, тоненькая шейка, краснеет и теребит висюльки на кофточке.

Беседа вышла комическая. Девушка едва не расплакалась: «Ни за что! Никуда я из Арылаха не поеду».

Дурацкое положение: выходило, будто он, секретарь, предлагал молодой учительнице сделку с совестью, а юное существо преподало ему урок принципиальности. «Ах ты славная девушка», — подумал тогда Аржаков, провожая Саргылану Тарасовну на крыльцо. Велел отвезти её в Арылах на райкомовской «Волге» и долго ещё вспоминал тот разговор: если в районе такие учителя, за школьный сектор можно быть спокойным! А вот оказывается…

В тылах деревенской улицы, на просторном выгоне стояли мастерская и кузня. Там всё звенело, полнилось весной, её весёлыми хлопотами. Эх ты, как наяривает кузнец со своим напарником! Весна, весна, чёрт возьми! Крестьянская душа секретаря сладко заныла при звуке наковальни, ноги сами едва не свернули туда, но он себя удержал.

Аржаков вошёл во двор. Стеной стоял снег, который отгребали целую зиму, желтели дорожки к хотону. Смоляной дух шёл от штабеля колотых дров, пригретых первым солнцем.

Около хотона возилась старая женщина с усталым тёмным лицом.

— Дома, дома он, — ответила, вглядываясь в незнакомого человека. — Урок у него.

— Урок? — не понял Аржаков.

Расспрашивать он не стал. Толкнул дверь, обитую коровьей шкурой. В прихожей было пусто. Однако из открытой двери комнаты был слышен отчётливый «учительский» голос. Похоже, на самом деле здесь шёл урок.

— …Особо прошу обратить внимание на последний раздел. На экзаменах он будет во многих билетах.

— Сергей Эргисович, а вы сами в каких войсках воевали?

— В пехоте.

— Сергей Эргисович, на похоронах полковник выступал… который про Сашу Левина говорил… Вы в той же армии были?

— Нет, мы с Сашей Левиным на войне не встречались. Но всё, что говорил полковник, могу подтвердить. С Сашей мы дружили. Девочки его называли Подсолнушек. Такой сын только и мог быть у Левина… Мы вот говорили о роли партии в войне. И подумаешь: не в том ли и состоит подвиг партии, что коммунисты Левины задолго до сорок первого уже ковали будущую победу — в людях, в таких, как Саша, как наш герой Фёдор Попов…

— Сергей Эргисович, на экзаменах это нужно говорить? Про Левина?

Тут учитель, как видно, развёл руками — все засмеялись. Аржаков снял шапку и присел в прихожей на табурет.

— Что ж, про Левина можно и на экзаменах говорить. Славный человек он был. Так он и стоит у меня в глазах, наш старый. Седой, а усы жёлтые. Рукой подбородок мнёт: «Тот не человек, — говорит, — который живёт как рыбак на бережку, авось клюнет. Быть человеком — значит действовать!»

Посреди комнаты Аржаков сидел на табурете, зажав шапку в кулаке и склонив голову. Что-то давнее-давнее напомнили ему и слова о старом Левине, и сам голос учителя, и этот ребячий гомон.

Вот и школьники уже об экзаменах хлопочут. Кузнец наяривает в своей кузне — даже здесь слышен звон железа. Весна, капель с крыш…

Ведь и вправду весна, товарищи!

1962-1966

Дорообо  — здравствуйте (якут.).

Тыый  — характерное якутское междометие, выражающее удивление.

Харах симсии  — игра, нечто вроде русских жмурок.

Джэ бэрт  — прекрасно (якут.).

Кюрюмэ  — торбаса из оленьих лапок с длинными голенищами.

Эрде  — рано (якут.).