Человек в пейзаже   ::   Битов Андрей

Если гения, не дай бог, признают при жизни, его убивают, лишив именно этого неудовлетворения. Впрочем, чаще их просто распинают. Так гораздо рациональнее, все достается людям, включая и лестпость нашего ими восхищения...

Он наконец перешел по дощечке. "Уж не с гением ли я опять имею дело?" - криво подумал я; больно выстраданно прозвучали его слова. Но он был и впрямь гений...

Перейдя дощечку, как пропасть, он снова остановился и стал рыться в своей рыбацкой сумке (из-под противогаза... как она у него уцелела?). Само собой, извлеклась оттуда бутылка портвейна "Кавказ" (0,8) и стакан (один). Стакан он протянул мне;

- Не откажите?

- Я не пью.

- И давно?

- С некоторых пор.

- Ну, это не страшно.

- Я портвейна не пью... - настаивал было я.

- А вы не пейте. Я ж не вынуждаю, - ласково сказал он, стакан оказался сам в моей руке, и меня обдало жаром его непонятной власти.

- Вы - гений... - прошептал я.

- Гений и злодейство - две вещи... Гениев сейчас нет. Они не работают. Нельзя написать лишь шедевр, с которым остаются. Нельзя одну Джоконду... Нельзя написать сразу избранное, не правда ли?

- О да! Вы правы.

- Перепроизводство - условие гения. Кому нужен тридцатый том Диккенса? Или девяностый Толстого? Что они, в двенадцатом не выразились, что ли? Нам бы не хватило?

- Кажется, вы перегибаете?

- Перегибаю. Так я ж не в ЖЭКе. Я не правильно, а - правду хочу сказать. Вам достаточно Дон Кихота из всего Сервантеса, Гамлета из всего Шекспира?.. Вот вы, профессионал, сколько прочли книг?

- А сколько картин вы не видели? В Лувре, в Прадо, в наших запасниках?

- В наш век есть книги, передвижные выставки... Нам как бы проще. Хотя картины не картинки, чтобы их смотреть. Их увидеть надо.

- Вот и книгу надо прочесть.

- А я и спрашиваю: сколько книг вы прочли?,

- Да я "Дон Кихота"-то не прочитал...

- А "Гамлета"?

- Его прочитал. Недавно.

- Сколько вам было?

- Сорок.

- Спасибо. А Библию?

- Что вы меня допрашиваете?!

- Да вы не сердитесь... Я Ван Дейка от Ван Эйка отделил еще позже. Узнал, что такой был Ван Эйк, представляете?

- Старший или младший? - Тут уж я обнаглел.

- А вы будто знаете! - насупился он. - Вы тоже только одного знаете, а про второго слышали. Я же вас не спрашиваю, что Ван Эйк написал! Чтобы вы в Благовещеньях не запутались... Я думал, вы человек, что с вами говорить можно.

Он не на шутку обиделся. Разочаровался он.

- Ладно, - согласился я, - в двадцать семь лет. В двадцать семь лет я впервые Евангелие прочел. И то от одного Матфея. А Ветхий завет так и не прочел, кроме псалмов и Екклесиаста. Но с тех пор при себе держу.

- Раскрываете и закрываете?

- Раскрываю и закрываю. - Он мне положительно нравился.

- По половине?

- Ну разве что... - замямлил я. - По половинке.

- Так вы ж не пьете? Вы не пейте, я не обижусь... Моцарт - гений? спросил он, приняв.

- Вот уж гений!

- Все-все гений.

- И вы все слушали?

- Ну не все. Но много. Сколько удавалось.

- А вы знаете, сколько вещей его вообще исполняется?

Я не знал. Уж больно он таинственно спросил.

- Десять процентов! - Он не в силах был сдержать ликования.

- Да ну! - Я был изумлен.

- Вот! Перепроизводство - это еще одно свидетельство невоплощенности гения, уже по горизонтали. Чего ему гнать да гнать, если он уже воплотился?

- А - кушать? - тут уж я его подловил. - А "не продается вдохновенье"?

- М-да, - тут он вздохнул. - Вы знаете, во что обходился Моцарту новый камзол?

- Этого не знаю.

- В симфонию!

Стояла полная ночь. Во всяком случае, здесь, в овраге. Мы дышали друг другу в лицо. Мы осветили их, прикуривая. На лбу его вздулся драгоценно комарик.

- Вы позволите? - И я стукнул его по лбу.

- Спасибо.

И мы полезли к выходу, там еще светлело разбавленными чернилами небо.

- Вы бы видели этот камзол! - пыхтел он снизу.