Рыжий   ::   Нестеров Юрий

Тогда служили долго: красные маршалы здорово поиздержались с _народцем_, каким столь гениально отлупили недавно лютого врага.

Бабушка внука не замечала, а вот молодой дед сразу обратил на него неприязненное внимание. Случается: два человека с первой встречи испытывают друг к другу глубокую антипатию, словно предощущая некую онтологическую антиномию, субъектами которой они оба являются.

Вот они и буравили друг друга взглядами, пара антиномических феноменов; Рыжий твердо решил не отступать, деда держало почтение к старшим, и неизвестно чем бы все кончилось, не появись на сцене охрипший прораб. Узрев бездельничающего деда, прораб извлек из своего лексикона пару ласковых слов и прогнал ими лодыря за кулисы: в котлован за инструментом.

"А ты меньше слушай этого шпаненка", - строго сказал прораб бабушке.

"Дочка", - помедлив, неловко добавил он.

И сурово взглянул на Рыжего.

Он был однорукий, прораб-то, пустой рукав заткнут за обшарпанный ремень; и Рыжий вдруг узнал в здоровенном мужике чуть моложе себя Ван Ваныча, древнего соседа-инвалида, когда-то плакавшего у гроба бабушки.

Рыжий помотал головой: мир вокруг приобретал отчетливый сюрреалистический оттенок. Подобное Рыжий ощущал, бывало, и в своем времени; последнее - он стоит на мягком от густой жары асфальте, мимо еле-еле ползет по раскаленным рельсам трамвай: мокрые пятна распаренных лиц за горячими стеклами, и ниже, аршинными буквами по всему брюху вагона: "ЦИРК HА ЛЬДУ!"

Ваныч потоптался и, буркнув в пустоту: "Пойду, фрицев подгоню..." ушел, не оглядываясь.

Пора, подумал Рыжий.

Он осмотрелся - смена заканчивалась, строители, посмеиваясь, собирались у вагончика, бабушка поднялась и потянулась, разминая затекшую спину ("Ого!" - восхищенно сказал силуэт каменщика), - и бочком-бочком скользнул к котловану.

Теперь от строителей и улицы его скрывал забор, Рыжий мог наблюдать за обстановкою снаружи сквозь близкие щели, сам оставаясь невидимым.

Дед сидел к внуку спиною (тонкая шея, оттопыренные уши - ни капли инфернального) и курил "Казбек"; новенькая пачка лежала рядом на фуражке.

Видно было, что это его - решившего стать враз матерым мужиком - первая папироса: дед задыхался и кашлял, и размазывал слезы.

"И голова, наверняка, плывет, - отметил Рыжий. - Идеальные условия для...

хроноклазма".

Он осторожно поднял с песка лопату.

И вдруг понял, что - не может. И сопротивляющаяся парадоксу Вселенная тут ни при чем.

В последние дни он насмотрелся-начитался - до тошноты - заокеанских боевиков, уголовной хроники и интервью отечественных политиков, пытаясь на сем навозе взрастить в себе презрение к чужой жизни. Это нетрудно, думал Рыжий, с угрюмой гордостью полагавший, к тому же, себя мизантропом. _Они_ же смогли! Любой Мат Харя смог бы - если б умел путешествовать во Времени...

Hо что-то в нем - нечто ужасно хрупкое, теплое, едва знакомое; знающее, что тоже умрет в черный час убийства, - с необоримой силою отчаянно вцепилось в сердце и конечности, удерживая Рыжего на краю ямы.

А мизантропия оказалась при внимательном рассмотрении банальной неврастенией. Всем нынче нелегко.

Эксперименту грозил крах. Рыжий взбеленился.

Он изругал себя самыми наигрязнющими словами. Обозвал себя хлюпиком и сопляком. Он воззвал к совести исследователя, приведя в пример ядерщиков из Лос-Аламоса и доктора Менгеле, почетного гражданина Парагвая. Он пристыдил себя тенью Зигмунда Ф. Он врал себе, что только оглушит и свяжет деда на ночь - паклей. Он кричал - молча! - что дед все равно умер, что он фантом, пустышка, негодяй, враг... а ему, Рыжему, будет памятник от благодарного человечества!

Hаконец, он почти победил; во всяком случае, большой палец правой ноги уже подчинился сознанию...