Садовник   ::   Могилевцев Сергей

После чего удобно устраивается на рукотворной (при чем здесь рукотворной? Генотворной? Пришельцетворной? Ужас, ужас, верчусь, как студент на экзамене. Впрочем, давно ли был им?) скамеечке.

— Два года вожусь с вами, — раздраженно говорит Садовник. (Господи, ну откуда два года, если два дня всего прошло?). — Агитация наглядная, огородище вон какой развел, — окидывает на миг потеплевшим взглядом гектары ухоженной земли, — а все напрасно. В других мирах выполнять миссию надо. С заданием я здесь. Понимаешь, дорогой ты мой, с заданием! Так что будь добр, блокнотик-то достань, сделай милость.

Дрожащими руками извлекаю оттуда же, откуда и пресловутую брошюру, заветный свой журналистский, с авторучкой паркеровской, в день выпуска даренной за отличное прилежание, и, перышко опростав, писать собираюсь.

— Итак, псевдоконтакт. Или, если желаете, — огород. Разницы никакой здесь нет.

Я кивнул.

— Так же, как между вами и муравьями, птицами, рыбами. Флорой и вами. Фауной и вами. Только возможны градации, голубчик ты мой, градации. От ягодок для десерта — до дружеского общения с собаками или дельфинами.

Я опять кивнул.

— Возможен огород. А в огороде — скамеечка. Большего в смысле общения с ним, с крыжовником, значит, придумать просто невозможно. Ну не станете же вы обмениваться информацией по поводу циркуляции весенних соков в ваших побегах? Вот так-то!

А ведь обмениваются те из энтузиастов, что добровольно пожелали этого (это я уже сейчас, на месте, так сказать, заметил). Стоят в огороде, наполовину сросшиеся с кустами крыжовника. Или бузины. Или вьетнамского кабачка. С одной стороны кабачок, а с другой — голова торчит. Энтузиастова. Что он там при этом испытывает, я не знаю. Но смотреть тошно. «Остров доктора Моро», да и только. С той лишь разницей, что добровольно. Контакт с кабачком вьетнамским по собственному желанию. И желание это в любой момент может быть изменено. Так, по крайней мере, Садовник в брошюрочке своей утверждает. Но не уйдут ли мученики от науки (точнее — от контакта) навсегда в мир флоры, оставшись там на веки вечные?

Небольшая пауза.

Он чешет заскорузлыми пальцами седеющую поросль на мощной загорелой груди. Голубая майка туго обтягивает плечи. Мощный дядька. Лет под пятьдесят. Жарко ему. Трудно с нами. Профессор, наверное. Из галактической Академии послан (должна же быть такая — иначе откуда он взялся?) просвещать местное человечество.

— Ну что же, — говорит после паузы, — троечку ты уже заработал. Если, конечно, не испортишь ответ чем-нибудь глупым. Не ляпнешь чушь какую-нибудь, говоря проще.

Я смотрю на энтузиастов, на сверхсовременную аппаратуру контакта, ржавеющую в саду, на палаточный лагерь воинской части, отгороженный от садового участка полем неизвестной нам природы, на зависшие в небе геликоптеры, нелепые, тем же полем удерживаемые там, и мне становится не по себе. Суровый дядька. Профессор. Академик. Суровые у них там дядьки в тамошней галактической Академии. И на кой ляд вам все это? Ведь горы книг написано о контакте. Горы диссертаций лежат на полках, пылятся там. Но нет его. Нет пока Его Величества Контакта. Однако будет, обязательно будет! Чуткие уши радиотелескопов нацелены в звездное небо. Мобилизовано общественное мнение, лучшие научные силы. И вдруг, как снег на голову — дядька-садовник. Откуда и зачем — неизвестно. И вообще, может вообще не пришелец он, а тот самый дядька, что из киевского огорода, изобретатель, выдумавший поле неизвестной природы? Сидит себе, и проповедует антинаучные идейки...

Глаза у дядьки посуровели. Боже мой, ведь знал, ведь говорили, что мысли читать умеет, а о контакте этом слышать не может (мысли он слышит так же, как и слова, сказанные спокойным и ясным голосом).