Чехарда   ::   Алексин Анатолий

-- Разве можно не ценить людей, которые уже сыграли свою роль, выполнили, так сказать, свою функцию? -- продолжал папа. -- Так, простите, и мать с отцом недолго вычеркнуть из памяти. Они ведь тоже выполнили свои функции: родили нас, подняли на ноги. Оглянуться назад -- вовсе не значит отступить! (Лукьянов продолжал не узнавать его.) А Виктор Макарович мог бы еще долгие годы исполнять свою роль. Назвать его "пройденным этапом"?!

-- Это не я назвал, а директор Дома культуры. Лукьянов оправдывался перед отцом!

-- Виктора Макаровича я давно знаю, -- сказал он, -- очень давно! Я пел у него в хоре.

-- Вы... пели? -- переспросила мама.

-- Недолго. Певцом я не стал. Так что практически это не имело значения

-- Это не могло не иметь значения. -- сказал папа. -- Не надо делать вид, что мы появились на свет такими же, какие мы с вами сейчас. Все имело значение! Мы часто слышим "Никто не забыт и ничто не забыто!" Разве это должно относиться только к военным подвигам? По-моему, ко всему доброму, что делают люди... Я это давно вам хотел сказать.

-- Вот и сказали, -- ответил Лукьянов.

-- Но как же, если вы пели... можно было не позвонить Виктору Макаровичу? Не проверить?... -- спросил отец.

-- Вы знаете, какие сейчас напряженные дни! -- ответил Лукьянов. -- У меня на календаре... там, в кабинете, записано: "Позвонить Караваеву". Хотел узнать о здоровье. В таком вот плане. Потому что директор Дома меня заверил... -- Лукьянов зашагал по комнате. -- Давно я не видел Виктора Макаровича. Должно быть, лет двадцать. В Дом культуры хожу главным образом на совещания. Времени нет. К сожалению... -- Лукьянов остановился. -- А он-то что же, не мог о себе напомнить?

-- Неудобно, наверно... напоминать, -- сказала мама.

-- У меня тоже одна голова! И в ней иногда не хватает места...

-- Сердце в этом смысле гораздо вместительней, -- уверенно сказал папа.

-- Да, понимаю. -- Лукьянов сел за стол, на котором стояли разноцветные телефоны. Он уже не был таким напряженным, стремительным. И хотя в кабинете у него шло совещание, он как будто не торопился. -- Нехорошо получилось...

-- Дирдом во всем виноват! -- сказал я.

-- Кто?

-- Директор...

-- Дирдом? -- Лукьянов громко захохотал. -- Это мне нравится! Очень подходит... Я думаю, еще не поздно переиграть!

Лукьянов нажал на кнопку. Вошла секретарша, и он сказал, чтобы она соединила его с Дирдомом.

Я думал, что Лукьянов будет кричать на Дирдома, стучать по столу. Но он не кричал.

Не поздоровавшись, он тихо и четко произнес:

-- Вы ввели меня в заблуждение. Виктор Макарович мог остаться! (Дирдом что-то ответил.) Консилиум? (Дирдом опять что-то сказал.) Сейчас у меня нет времени. Потом я вникну во все детали. А пока отмените приказ... То есть как поздно?

Дирдом что-то объяснял.

Ничего больше не сказав ему, Лукьянов повесил трубку.

-- В сегодняшней вечерней газете будет заметка: "Из театра -- в самодеятельность. Заслуженный артист приходит к детям!" Или что-то в этом роде, -- сообщил он. И взглянул на часы. -- Уже пять... Газета печатается.

-- Виктор Макарович говорил: "Я счастливый человек: никогда не расстаюсь с детством!" Теперь, значит, придется расстаться... -- сказала мама

-- Ни о коем случае! -- Лукьянов поднялся. -- Мы найдем другое место!

-- Другого места для него быть не может, -- сказала мама.

-- А не вернуть ли его на прежнюю должность?

-- Дирижером? Там ведь Маргарита Васильевна... -- осмелился возразить я.

-- Она вернется на свое прежнее место.

-- Виктор Макарович не согласится.

-- Почему?

-- Я вам не могу... объяснить. Лукьянов почему-то поверил мне.

-- Надо пораскинуть мозгами! -- По примеру отца он чуть не смахнул на пол письменный прибор. И обратился к маме: -- Вы зайдите ко мне завтра по этому вопросу. -- Потом обратился к отцу: -- А вы зайдите сегодня. По поводу третьего цеха...