Чехарда   ::   Алексин Анатолий

Когда же мы возвращались домой, он слегка прихрамывал, часто останавливался и просил меня не торопиться.

А говорил он все время о будущих программах и о том, что Маргарита Васильевна всех нас очень любит, но из педагогических целей не хочет этого проявлять. И о том, что я, выходя на сцену, не должен делать вид, будто преподношу залу какой-то подарок. Это уж по ходу концерта должно выясниться: преподнесли мы подарок или нет. Он тоже, как и Лукьянов, все время смотрел вперед... В последнее время там, впереди, замаячили два отчетных концерта --один для юных граждан нашего города, а другой для взрослых.

Думая об этих концертах, Виктор Макарович так волновался, что даже на улице заправлял рубашку в штаны.

3

Мама и папа не признают политики невмешательства. Поэтому, если мама задерживается на работе, папа сходит с ума:

-- Наверно, она опять вступила в борьбу с хулиганами!

Стараясь успокоить отца, я вспоминаю, что у мамы в этот день занятия литературного кружка, которых на самом-то деле нет. А если отец задерживается, мама восклицает:

-- Опять помогает какому-нибудь новоявленному Эдисону!

Когда папа наконец возвращается домой, мама говорит примерно так:

-- Нельзя столько времени уделять чужим дарованиям. Собственное увянет!

-- Не может увянуть то, чего нет, -- отвечает отец.

-- Помогать другим -- это тоже талант! -- возражает мама. -- Но не самый рентабельный для семьи.

Мама часто употребляет привычные для нее бухгалтерские словечки.

-- А сама-то ты разве не вмешиваешься, когда нужна помощь? Причем в гораздо более рискованных ситуациях. Хотя ты, женщина, могла бы пройти мимо...

-- Чему ты учишь меня?! -- возмущается мама.

Они часто уговаривают друг друга "не вмешиваться". Во время таких разговоров то и дело звучат фразы: "А ты сам? А ты сама?! Ты бы не уважал меня, если бы... Ты бы не уважала меня..."

И оба продолжают бороться с "политикой невмешательства".

Иногда по вечерам у нас во дворе раздавались звуки музыки. Это играл Володька по прозвищу Мандолина. Он жил в соседнем подъезде. Отец и мама сразу же оказывались у окна: она -- потому что обожала самодеятельность, а он -- потому что не мог пройти мимо чужих дарований.

-- Будущий виртуоз! -- сказала однажды мама.

-- Почему будущий? -- возразил отец.

Но многие жильцы встречали Володькину игру без восхищения. Особенно потому, что вокруг Мандолины всегда собиралась толпа.

-- Концентрируется шпана! -- услышали мы с папой.

-- Почему, если много ребят собирается в школе, то это -- класс или отряд, а если во дворе, то это шпана? -- спросил папа. И пожал плечами: --До чего изменяет память! Детство свое и то забывают.

Сосед, который сказал о шпане, очень любил обращаться за помощью к газетам и журналам.

-- Всюду пишут о праве человека на тишину!

-- Ну, если для вас музыка и шум -- это одно и то же.

-- Он уже мать свою уложил в больницу, этот ваш музыкант!

-- Как он мог уложить?

-- Вы сначала узнайте, а потом уже заступайтесь! Кивнув в сторону Мандолины, отец сказал мне:

-- Надо бы переместить его на другую сценическую площадку! Но при чем тут больница? Не понимаю.

Через несколько дней я опять возвращался из Дома культуры вместе с Виктором Макаровичем. И рассказал ему про Мандолину.

-- По мнению папы, гибнет талант, -- сказал я. Виктор Макарович ничего не откладывал в долгий ящик.

-- Надо послушать. Приведи его завтра. Если это хорошо, определим его в струнный оркестр.

-- Он не пойдет... Я уже предлагал.

-- Отказался? Почему?!

-- Не знаю... Он вообще парень неразговорчивый.

-- Неразговорчивый? Это прекрасное качество. А где он живет?

-- Рядом с нами. В соседнем подъезде.

-- Ну, если Магомет не идет к горе...

Мандолины не было дома. Но если бы даже он был, все равно в первый момент его бы никто не заметил. Потому что в коридоре разыгралась сцена, которую невозможно было предвидеть.