Чехарда   ::   Алексин Анатолий

Абсолютно лысый человек, у которого из-за отсутствия волос щеки, и подбородок, и лоб, и затылок -- все сливалось во что-то одинаково круглое, голое и доброе, открыв нам дверь, нервно поправил очки и воскликнул:

-- Виктор Макарович?!

А Виктор Макарович поспешно заправил рубашку в штаны и воскликнул:

-- Неужели... Димуля?!

Войдя в комнату, Димуля сразу стал что-то смахивать со стола, что-то накрывать, что-то прятать... Но Виктор Макарович не обращал на беспорядок никакого внимания.

Он подбежал к стене и впился глазами в фотографию, которая висела на ней.

-- Это я! -- сказал Виктор Макарович. И указал пальцем на спину, изображенную на переднем плане.

В углу фотографии стояла дата... И хоть прошло, как я быстро высчитал, тридцать лет, спина у Виктора Макаровича была такая же, как и теперь: подвижная, вся устремленная вперед, навстречу хору, который на фотографии пел.

-- А это -- Дима и Римма! -- сказал Виктор Макарович. И ткнул пальцем в солистов, стоявших с раскрытыми ртами впереди хора.

В одном из них я сразу узнал Димулю. Черный вихор не делал его лицо менее беззащитным и добрым.

-- Дима и Римма... Римма и Дима! -- мечтательно произнес Виктор Макарович. -- Имена рифмовались... И пели дуэтом!

-- Она в больнице, -- растерянно и грустно сказал Димуля. -- Вот у нас с Володькой тут и творится...

Он продолжал что-то запихивать в ящик, что-то прятать под скатерть.

Виктор Макарович резко повернулся и уставился на Димулю:

-- Вы что... поженились?

-- Семнадцать лет назад.

-- И мне об этом не сообщили? И не зашли ни единого раза?! А ведь были любимчиками! Маргарита Васильевна обвиняла меня в предвзятости: "Нельзя отделять детей от детей!"

-- Поэтому мы и стеснялись, -- растерянно объяснил Димуля. -- Вы же предсказывали нам музыкальное будущее. А мы ничего этого... не оправдали. Я вообще с десятилеткой остался. А Римма кончила техникум. К тому же торговый... Сейчас Римма в больнице.

-- Разве я вас за голоса ваши любил? -- задумчиво произнес Виктор Макарович. -- Дима и Римма... Значит, навсегда срифмовались? Сохранили дуэт! Я очень рад... Он вдруг встрепенулся:

-- Ты сказал, Римма в больнице? А что такое?

-- Сердце у нее... Всю жизнь сердце.

-- Да, да... Я помню. Она болела ангинами. Я все боялся за ее голос!

-- Рожать ей нельзя было. А она родила.

-- Мандолину? -- неожиданно спросил я.

Виктор Макарович взглянул на меня с изумлением.

-- Это прозвище нашего сына, -- объяснил Димуля. И успокоил меня: --Ничего, ничего... Ты его знаешь?

-- Его весь дом знает, -- сказал я.

-- Но не весь дом его любит... Димуля огорченно развел руками.

-- Кто-то сказал: "Человек, который всем нравится, вызывает у меня подозрение!" -- успокоил его Виктор Макарович.

-- По-моему, неплохой мальчик... Как ты считаешь? -- обратился ко мне Димуля.

-- Будущий виртуоз! -- уверенно сказал я.

-- И до сих пор мы с ним незнакомы? -- Виктор Макарович с укором взглянул на Диму и Римму, которые на фотографии пели под его управлением. --Забыли меня. Совсем, значит, забыли...

Димулины руки прижались к груди.

-- Мы?! Римма все время приводит вас в пример. И сыну и мне. А я привожу вас в пример ей и сыну.

-- Представляю, как ваш сын меня ненавидит!

-- Вас?! Да мы воспитываем его "по Виктору Макаровичу". Так Римма недавно сказала.

-- И какой результат?

-- Учится плохо.

-- Вот те на!

-- А в остальном я доволен. Добрый... Играет на мандолине. Мы его с младенчества музыке обучаем. Сами, домашними средствами... Ведь вы нам внушили, что музыка -- радость, а иногда и спасение.

Виктор Макарович снова обратился к фотографии, висевшей на стене:

-- Но почему же не привели его?

-- Стыдились... В дневнике -- тройка на тройке. С математикой очень не ладит.

-- Я с ней тоже не ладил, -- сказал Виктор Макарович.

-- И я с ней не лажу! -- с гордостью сообщил я.