Иван и Данило   ::   Гребенщиков Борис

«Не боязно, говорит, в такой глухомотине одним?» – «А чего нам, мил человек, бояться. Здесь у нас тихо, радостно. Зверь дурного не скажет, а человек не дойдет, а коли дойдет, так уж видно не просто так».

Призадумался.

«А как тут у вас, говорит, производится гомеопатия?»

Данило – на Ивана, Иван – на Данилу: «Что за гомеопатия?»

А тот смеется, этак диковато.

«Гомеопатия, говорит, такое устройство для сугрева и чтобы захорошело. Опять-таки уничтожает микроба». – «Да мы, человек хороший, и так в тепле, в хороше. А что до микроба, так он свою службу держит, мы свою, у нас мир да совет. Не за што нам его бить».

Турист покашливать начинает.

«А что, говорит, за служба у вас такая?»

«А такая, милок, и служба, что грибы чаем, орехи сохраняем, всякие травки в чай кладем, листочкам да корешкам счет ведем. Придет лось, расскажет что вкривь, что вкось; прибежит белка, расскажет где мелко. Прискачет мангуста, скажет – что-то в лесу пусто; выйдем на полянку, выкопаем ямку, было пусто, теперь станет густо. Подует ветер, расскажет, что есть на свете; журчит река, несет вести издалека. А мы кашу едим, друг на друга глядим, если где что не так – кидаем пятак, твой черед идти восстанавливать».

А Данило встанет; а еще, дескать, Яблочную Машину Дарья строим.

Глядят на туриста, а турист уж кривулем пошел. Какая-такая машина Дарья?

«Как же какая? Построим, будет себе работать. А работа у ней простая – что в мире не так, поправлять себе потихонечку. Да что говорить, вон в сарае стоит, выдь поглянь».

А из туриста уж жерди столбом полезли.

«Где, говорит, ваш сарай?» – и смотрит, как ерш на сковородке. – «Да вон, во дворе». Он – к двери, открыл, да и замер, как вкопанный. «Кто это там у вас по двору вашему кренделями ходит?» Иван в окошко смотрит. «Глянько-то, Данилушко, никогда не видал – хозяин вприсядку пляшет». Данило с лавки прыг – и точно. «Ну, Ваня, дела. Никак Яблочная Машина Дарья работать зачинает».

Взялись за руки и – без всякого грамофонта – пошли плясать по всей избе. От радости даже про гостя забыли. А тот стоит, лбом в притолоку уперся и мычит что-то. Долго мычал. Потом к Даниле о Иваном повернулся, в ноги поклонился.

«Простите, говорит, не знал вашей силушки».

«Да какая, турист, у нас силушка. Вот земля стоит, вот ветер дует, вот ручей журчит, вот огонь горит. А наша служба – сердце к этому приложить. Приложишь и слышишь – надо, брат Ваня, помочь. А отчего не помочь, раз руки есть. Начнешь делать, смотришь – а тебе все, что на свете есть, на свой манер подсоблять начинает. Так и живем – вместе».

Другой раз идет Данило с добычей к дому. А только-только первые листочки желтеть начинали, солнышко к вечеру клонится, благодать. Дорога тихая; а мешок тяжеленный как раз на зиму новые валенки с галошами.

Умаялся, сел спиной к дереву, глаза прикрыл – отдыхает. Сидел, сидел – вдруг чувствует: не один я тут сижу. Раскрыл тихонько один глаз – ничего. Дорога, кустики, солнышко вечернее. Раскрыл тихонько другой – ничего. А все равно – не один, хоть ты тресни.

Потом видит – сбоку в кустиках то ли тени морочат, то ли марево какое. Ждет, не шелохнется. Долго ждет. Постепенно тени складываются так, будто сидит кто. То ли зверь, а только ближе к человеку, только маленькому, с булку, Да и то сказать – вроде человек, а вроде нет, так, не пойми что. «Кто же такой?» – думает про себя Данило. А в голове словно шепчет кто-то, но без звука – Сван.

«Ишь ты, – думает Данило, – Сван, Что за Сван?». «А вот так… Сван – и все тут».

А сидят все неподвижно. Данило сидит и человек тоже. То есть – вроде человек.

«Сван, – думает Данило. – Сван… Откуда такой Сван?» – А на это ему – никакого шепота, а представляется вдруг, как будто что-то – давным-давно. И что – непонятно, но уж так давно, что душу захолаживает.