Последний день матриархата   ::   Машков Владимир

Потому что вполголоса замурлыкал легкомысленную песенку Герцога из оперы «Риголетто»: «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая…»

Поскольку мой папа был влюблен в мою маму, я понял, он надеется, что мама к нему переменится, и у нас снова все будет хорошо. А вполголоса папа мурлыкал потому, что не хотел мешать маме, которая сидела за своей машинкой.

А я сидел за уроками. Правда, сегодня ничего не лезло мне в голову. Я представлял, как Наташа распечатывает конверт. Письмо приводит ее в восторг. Ей ужасно хочется узнать, кто его написал, но послание не подписано. Наташа теряется в догадках. Ей ни за что не докопаться, что я написал письмо. А тогда зачем было огород городить, то есть отправлять ей послание. Ведь я хотел, чтобы она узнала обо мне.

И в это время раздался нетерпеливый звонок. Чувствовалось, что тот, кто стоит за дверью, вовсе не намерен ждать, пока папа причешет остатки своих некогда пышных кудрей.

А я сразу похолодел. Вероятно, седьмой, неизвестный еще науке орган чувств подсказал мне: «Это по твою душу».

— А где Ромео? — раздался знакомый голос.

Я выглянул из комнаты. Это был действительно Наташин отец. Он потрясал перед носом моего папы распечатанным письмом. Я узнал конверт — это было мое письмо. Но каким образом оно оказалось в руках Наташиного отца? Неужели Наташа сама отдала? Нет, ни за что не поверю.

— Добрый вечер, может, вы объясните причину вашего визита, — с изысканной вежливостью произнес мой папа, и только тот, кто его хорошо, вроде меня, знал, мог догадаться, что папа едва сдерживает гнев.

— Добрый вечер, — вынужден был поздороваться Наташин отец, и глаза его зажглись — он увидел меня. — А, вот и Ромео. Между прочим, я вычислил, что это твоя работа.

— Простите, — мой папа был недоволен, что его бесцеремонно оттерли в собственной квартире, но законы гостеприимства были для него превыше всего, — простите, я не понял, кто вам нужен?

— Автор этого душещипательного романса, этого стихотворения в прозе, — Наташин отец поднял вверх разорванный в спешке конверт. — То есть ваш сын. Вот тут черным по белому напечатано, кто автор и где он живет.

Ну и растяпа я! Нарочно печатал на машинке, чтобы Наташа не узнала меня, а сам взял и на конверте, там, где ставится адрес отправителя, напечатал всю правду — и как меня зовут, и где я живу. Теперь понятно, почему Наташин отец так быстро меня разыскал. Но зачем Наташа отдала ему письмо? Неужели она ни во что меня не ставит, неужели я для нее нуль без палочки?

Между тем мой папа взял письмо, пробежал его глазами.

— Кир, это ты писал?

Я молча кивнул.

— Какой слог! — восхитился папа, перечитывая письмо. — Кир, твоей рукой водило вдохновение!

Наташин отец выхватил у моего папы письмо и потряс им уже перед моим носом.

— Я запрещаю тебе писать моей дочери и забивать ей голову всякой сентиментальной ерундой.

Я бросился, чтобы вырвать у него письмо. Но он был начеку и поднял руку с разорванным конвертом вверх, так, что я не мог достать.

— Вы не можете мне запретить писать вашей дочери, — с удивлением услыхал я свой дрожащий от волнения голос. — Хочу и буду.

— Как у вас оказалось письмо, адресованное вашей дочери?

На поле боя появилась моя мама.

— Проще простого, — невозмутимо ответил Наташин отец. — Я увидел в почтовом ящике письмо, распечатал его, и вот я здесь.

— Значит, ваша дочь письма не видела и даже не знает, что оно ей отправлено? — моя мама любила точность, хотя и я и она уже догадались, что до Наташи письмо не дошло.

Затаив дыхание, мы с папой следили за их перепалкой.

— Не хватало еще, чтобы она его увидела, — ухмыльнулся в бороду Наташин отец.

Мама протянула руку, недвусмысленно требуя, чтобы Наташин отец отдал письмо.