Про нашу семью   ::   Алексин Анатолий

- Или что-нибудь вроде этого.

Ну, я в ответ говорю, что верю в него, - на душе у папы сразу становится легче, и он перестает петь.

Днем я сообщаю бабушке:

- Надо узнать, как у Женьки дела с геометрией! - набираю номер больницы и, когда папа подходит, спрашиваю: - Ну, как? Ты решил задачу?

Папа сразу меня понимает. Мы с ним вообще понимаем друг друга.

И когда вечером он приходит домой, я по его лицу точно угадываю - есть осложнения или нет, очень высокая температура или не очень...

Но однажды папино лицо было таким, что я ничего не понял. Папа был не грустным и не веселым. Он был никаким. И походка была чужая. Верней сказать, и походки тоже никакой не было... Я испугался.

- Что-нибудь случилось? - прошептал я.

- Он умер, - ответил папа.

- Кто?!

- Егоров... Иван Павлович.

Раньше я про Егорова ничего не слышал. И утром в тот день папа не волновался, не пел. Правда, мама с бабушкой уехали на три дня за город. Но все равно - я бы почувствовал!

- А сколько ему было лет?

- Ну да... Это - первый вопрос в таких случаях. Какая разница, сколько лет! Он должен был жить.

- А что у него было... такое?

- Ничего особенного. В том-то и дело, что ничего особенного! Операция прошла хорошо. А потом... Как бы тебе объяснить? Образовался маленький сгусточек крови...

Тромб.

- Значит, ты не виноват? - Папа взглянул на меня. - То есть, я не это хотел сказать. Но ведь ты все сделал правильно!

- Он умер! А позавчера ко мне его мать приходила...

Ты понимаешь?

- Значит, он молодой?

- Пятьдесят семь лет.

- И... мать?

- Ей семьдесят восемь. Но быстрая и глаза не усталые...

"Хорошо, - говорит, - что жена Ванина в санатории, а дети ихние в других городах. А то испугались бы, когда ночью этот приступ случился!" А я еще пошутил... "Болезнь, - говорю, - на приступ пошла не страшная. Мы отобьемся!"

- Она уже знает?

- Я сказал ей, что операция будет дней через пять. Так меня Егоров просил. Чтобы не волновалась...

"Иван Павлович все-таки позаботился о наркозе для своей матери", подумал я. И спросил:

- Что ж теперь будет?

- Теперь я пойду к ней. И сам все скажу.

- Я тоже пойду!

- Идем. Это недалеко. Во дворе кинотеатра "Заря"...

Она мне сказала: "Когда Ваня придет домой, и вы приходите!.."

Я взял папу под руку. И повел его. Он не удивлялся, не вырвался. Я, значит, был ему нужен! Или ему просто было тогда все равно.

- Она мне рассказывала о нем. Матери почти всегда делают это, Чтоб я полюбил их детей - и старался...

Папа говорил о Егорове так, будто тот приблизительно был в моем возрасте, а мать его была в возрасте моей мамы.

- Больше всего на свете матери боятся пережить детей своих, - сказал папа. - Они верят, что мы, врачи, этого не допустим. А тут, видишь,, как получилось...

Я шел и думал: "Почему маленький сгусточек крови оказывается сильней всех на свете?"

"Почему жизнь человека должна зависеть от какого-то тоненького сосудика? - рассуждаю я часто. - Почему?!" Когда я поделился этими мыслями с папой, он ответил:

- Мы вот и стараемся, чтоб не зависела!

Папа очень старается. Это я знаю...

- Скажи, пожалуйста... ты мог это предвидеть?

- Врач должен предвидеть все, - сердито ответил он.

И все-таки я снова задал вопрос:

- А сделать так, чтобы этого не случилось... ты мог?

- Был обязан!

Я понял вдруг, что папа злится не на меня, а на себя самого. Этого я не мог допустить!

- Ты был обязан? Или ты мог? Скажи мне, пожалуйста...

- Ты никогда не станешь врачом, - сказал папа.

- Почему?

- Потому что все время думаешь обо мне. То есть о себе!

Вместо того, чтобы... Да ладно! - папа махнул рукой.

- Должен же о тебе кто-то думать, раз ты сам о себе никогда не подумаешь, - повторил я фразу, которую не раз слышал от мамы.

Мы вошли во двор. И тут выяснилось, что папа не знает номера квартиры.