Здоровые и больные   ::   Алексин Анатолий

И глядя на него -- именно на него! -- я вспоминал свою мать, которая тоже для себя не ходила на рынок и для себя не варила обедов.

Об отце Коля, как и Тимоша, не вспоминал: разводясь с женами, мужчины часто разводятся и с детьми. А Нина Артемьевна вспоминала о нем непрерывно... Выходило, что ее бывший муж виноват абсолютно во всем и даже в автомобильной аварии, случившейся за больничным забором. Коля снисходительно прощал матери это бессмысленное сведение счетов.

Мать и сын еще раньше, до больницы, поменялись ролями.

-- Избаловал меня Коля! -- жаловалась Нина Артемьевна, как жалуются на родителей, неразумно опекающих свое потомство.

Одним из ее определяющих качеств была детская неприспособленность к жизни -- и Коля оставаться ребенком не имел права.

Нина Артемьевна не была создана для разводов, аварий и прочих невзгод. Ее уделом должно было стать семейное благополучие. Она обладала той красотой, которая имеет право рассчитывать лишь на себя. Но жизнь часто объявляет такие права недействительными...

Мягкая, не продуманная правильность ее черт, ее белозубая женственность сразу вызвали настороженное отношение сестры Алевтины. Если по телефону справлялись о самочувствии Нины Артемьевны, сестра Алевтина цедила в трубку: -- Поправится. Не волнуйтесь!

Красивые женщины, на ее взгляд, в сочувствии не нуждались.

Коля сдержанно, между прочим, рассказывал об успехе, которым пользовалась Нина Артемьевна всюду, где появлялась: у них в доме, на работе, на родительских собраниях. Так мать ребенка, получившего родовую травму, пытается маскировать эту беду и демонстрировать признаки полной его нормальности.

В хирургическом отделении все к Коле привыкли... Он был услужлив, но не терял при этом мужского достоинства. И так как круглосуточно находился среди взрослых, его прозвали "сыном полка".

-- Может, сделать тебе какую-нибудь операцию: чтоб уравнять со всеми другими? -- предложила Маша.

Коля пользовался ее особым вниманием. -- Разве плохо иметь своего сына? -- спросил я.

-- Своего? Чего не будет, того не будет!

-- Ребенок в вашем отделении -- это все равно что женщина на боевом корабле. Моя четвертая уступка. Запомните! -- сказал Семен Павлович. --Либерализм погубит меня.

Нину Артемьевну было запрещено навещать... Этот порядок, который назывался у нас "комендантским часом", ее устраивал. Она стеснялась своего больничного вида, считала его невыигрышным.

"Какая ты у меня стеснительная!" -- басил Коля, подавая матери то, что нужно было ей подавать.

Женская судьба была для Нины Артемьевны главной судьбой. И потому более всего ее беспокоили не внутренние разрушения, нанесенные аварией, а внешние: бледность, круги под глазами.

Сперва она и меня стеснялась... Ее не вполне устраивало, что я пристально вглядывался не в ее лицо, а в ее организм.

-- Больные для Владимира Егоровича не имеют пола, -- объяснила Маша.

-- Совсем? -- попросила уточнить Нина Артемьевна.

-- Абсолютно!

И она перестала стесняться.

-- Все будет так же, как было! -- утешал я Нину Артемьевну. -- Ни глубоких шрамов, ни поврежденных конечностей...

Хромать она не могла!

Несмотря на детскую неприспособленность к жизни, Нина Артемьевна болела по-женски: терпеливо, не припадая ухом к своему организму. Какие бы боли она ни испытывала, лицо ее не искажалось мучением: она не позволяла своей внешности искажаться.

Но я -- то не смел эксплуатировать ее терпеливость.

Дефицитные лекарства и болеутоляющие средства сестра Алевтина выдавала по разрешению главврача.

-- Нельзя утолять боль... по разрешению, -- не вытерпев, сказал я ему.

-- Я готов, Владимир Егорович, утолять все боли мира. Но где взять для этого медикаменты? Значит, надо помогать тем, у кого сильнее болит.

-- Тем, у кого болит сильнее, а не тем, кто сильнее в жизни! Стройуправление, к примеру, не должно управлять медициной...