Здоровые и больные   ::   Алексин Анатолий

Взрезать человека с научно-профилактической целью?

-- Как прямолинейно вы все толкуете! Хотя я понимаю, что хирургия --самая прямолинейная профессия в медицине.

Я приказал сестре Алевтине освободить палату, находившуюся в распоряжении Липнина, где продолжал "подозревать" у себя неизлечимые болезни начальник стройуправления. К нему приходили знакомые и сослуживцы. Один раз меня даже пригласили "поддержать компанию". Но я вместо этого распорядился компанию удалить.

Начальник управления потребовал "Книгу отзывов", которую завели по указанию главврача, и написал: "Потрясен равнодушием заведующего отделением В. Е. Новгородова".

Паша нечасто подавал голос и не встревал с комментариями, но тут пробубнил:

-- Книгу отзывов придется переименовать в книгу жалоб. Семен Павлович потребовал немедленных объяснений.

-- Вы же не разрешаете выделять больных. А свою подшефную Нину Артемьевну выделяете!

-- Болезнь ее выделяет.

-- Вы заботитесь об одном человеке, но ставите под угрозу благополучие... нет, возрождение, а проще сказать, ремонт всей больницы, который целиком зависит... Вы знаете, от кого!

-- А вы переведите его в другое отделение. Не все ли равно, какую болезнь у него будут подозревать? Лучше всего в неврологическое: не нервных нервов, как известно, не существует.

-- Ого, афоризм! -- Он сухо, неритмично зааплодировал.

-- Почему афоризм? Его нервная система и правда нуждается в совершенствовании: жалобу сочинил.

-- Знаю, читал.

Время от времени главврач собирал все "Книги отзывов" и изучал их.

"Увлекается книгами!" -- заметила в связи с этим Маша.

-- Ваш максимализм, Владимир Егорович, подобен анархии. Знаете, как нарекли у нас всякое своеволие, неподчинение правилам?

-- Интересно, как?

-- Новгородовщиной.

-- Вот и прославился! А с Новгородским вече не сравнивают? Неужели не сравнивают? Очень странно. Это всем приходило в голову: воспитательнице в детском саду, учителям в школе, преподавателям в институте... Насчет родильного дома я не помню.

Семен Павлович снял свои массивные, ультрасовременные очки, чтобы мы встретились глаза в глаза, без посредников.

-- Я не позволю вам постепенно превращать исключения из правил в правила. Иду на третью уступку. И на последнюю! Известно, что политика уступок к хорошему не приводит.

-- Если речь идет об агрессоре.

-- Это я и хотел сказать! -- Он вернул очки на обычное место и сочувственно произнес: -- Стараетесь, идете на риск... А будет ли благодарность?

На этот вопрос я ответить не мог.

Коле было тринадцать лет... Но не годами определяется взрослость, а страданиями, которые перенес человек. Особенно теми, которые достались ему "не по возрасту".

Больше всех и всего на свете Коля любил мать. Ее судьба, как он думал, зависела от меня -- и я занял в его жизни второе место. Тем более что отца у мальчика не было.

Позже, узнав Тимошу, у которого отец с матерью тоже расстались, я стал раздумывать о недугах семейного бытия, о том, что и оно сплошь да рядом требует интенсивного лечения и даже хирургического вмешательства. Но болезнь часто оказывается злокачественной, неизлечимой. Как и в медицине, главное тут профилактика... Профилактика... Профилактика! Хотя в больнице Липнина я стал вздрагивать от этого слова.

Пребывание в мире тягот было моей профессией -- и я знал, что пассивное сострадание уносит больше душевных сил, чем активное. Коля был в непрестанном движении... Благо, летняя пора освободила его от школы. Утром он отправлялся на рынок и приносил Нине Артемьевне фрукты, овощи.

-- Проголодалась ты у меня! -- говорил Коля. И при этом как мужичок с ноготок, басовито сгущал голос. -- Измучилась ты у меня...

Он, здоровый, не позволял себе есть то, что ела больная мать. Она уговаривала...

_ Не для себя же я бегал на рынок! -- объяснял Коля.