Коко Шанель   ::   Гидель Анри

Так, например, она – в обстановке строжайшей секретности – нанесла визит в Обазин и пожертвовала крупную сумму денег сиротскому приюту, под крышей которого росла в отроческие годы, и это притом, что с этим заведением у нее были связаны не одни только счастливые воспоминания. Назовем еще один щедрый жест среди сотен прочих: когда Жак Шазо залюбовался ее большим восьмигранным кольцом с сапфирами, оправленными в платину, она сказала:

– Вам нравится? Держите, оно ваше.

И тактично добавила, чтобы не смущать собеседника:

– Я как раз собиралась подарить его вам ко дню рождения.

Напротив, ее разочаровывало поведение Луизы де Вильморен. Когда они отправлялись вместе в какой-нибудь ресторан, Коко было не в редкость слышать от Луизы в момент выставления счета:

– Одолжи деньжат… Я бумажник забыла.

– Да у тебя там и так ничего нет! – с иронией отвечала Коко.

Когда же Луиза приходила навестить свою подругу на рю Камбон, то после, когда они выходили вместе, она непременно старалась пройти через бутик. Там, разглядывая выставленные вещи, как-то: пояса, украшения, флаконы духов, – она активно выбирала приглянувшиеся, сопровождая свой набег радостными восклицаниями: «О, какой очаровательный платочек! А эта сумочка… Какое чудо, боже мой!» Единственное, куда она забывала заглянуть, так это в кассу, предпочитая выражать свою благодарность горячими объятиями: «До скорой встречи, моя душечка!» или «Милости прошу ко мне в Веррьер!»

Когда Луиза наконец усаживалась в такси, разнесчастный персонал дома на рю Камбон оставался с чувством жуткой неловкости, а настроение у Мадемуазель бывало испорчено на весь остаток дня.

* * *



Все последние годы своей жизни она не снижала активности. Вопрос о «заслуженном отдыхе», «уступке дороги молодым» и прочей ерунде даже не ставился. «Меня ничто так не утомляет, как отдых», – заявляла она не раз. В 1954 году ее друзьям бросилось в глаза, что она физически и морально помолодела на десять лет. Она будет держаться до конца. В дни, предшествующие показу коллекции, она была способна держаться на ногах девять-десять часов подряд, тогда как сменявшие друг друга манекенщицы едва не падали в обморок от изнурения. Во время этих сеансов она не имела во рту маковой росинки (где взять время на обед!), только делала несколько глотков воды: у нее не было ни секунды паузы!..

– Вы что это на меня так смотрите?! – возмущалась она по адресу тех, кто изумлялся, видя, как стойко она держится.

…К трем или четырем часам утра ее сопровождали обратно в «Ритц», где она, наконец, снимала канотье, которое было на ней весь день… а назавтра она, совершенно свежая, готова была возобновить свои изнурительные сеансы. За несколько дней ей нужно было пересмотреть примерно восемь десятков моделей…

Значило ли это, что у нее было превосходное здоровье? Отнюдь нет… На склоне лет, чтобы заснуть, ей требовался укол морфинического средства – седола, который ей вводила горничная Селин. Появился сомнамбулизм, и бедную Коко приходилось привязывать ремнями к ее медной кровати. В 1970 году у нее случился паралич руки, продолжавшийся два месяца. Этот случай дал ей понять, что не стоит таскаться в Нью-Йорк на премьеру музыкальной комедии «Коко», повествующей о ее жизни; в главной роли была занята Кэтрин Хэпберн. Ей не следовало забывать, что ей шел восемьдесят седьмой год…

Конечно, она по-прежнему считала необходимым заботиться о своей внешности. Последние три года жизни она приглашала к себе в «Ритц» каждый день к 9.00 (случись ему прийти минутой позже, он выставлялся вон) Жака Клеманта [73] делать ей макияж; мастер работал до 9.45, после чего он направлялся к следующей клиентке – герцогине Виндзорской. Поначалу Клемант, тогда еще совсем молодой, робел от перспективы делать макияж гранд-даме с улицы Камбон.