Контингент (Книга 2, Шурави)   ::   Скрипаль Сергей Владимирович

Животные падали на тропу и, заваливаясь на бок, тащили в пропасть за собой караванщиков, отчаянно пытающихся удержать от падения вниз лошадей и тюки с грузом, но тщетно. Афганцы, стесненные узостью тропы не могли отступить, скрыться за скалой, из-за которой минуту назад вышли на этот проклятый участок. Не могли пройти вперед, отсеченные плотной стеной огня. Понимая свою обреченность, они выхватывали оружие и бились горячечно, ни на что не надеясь, лишь взывая к аллаху, чтобы тот увидел, как дерутся его верные сыны. Залегали за трупами животных и своих товарищей, пытались вести прицельный огонь и не без успеха.

Дубов увидел как, дернувшись, ткнулся головой в снег рядовой Еременко, а рядом с ним побагровела, подтаивая, морозная белизна под телом Кочурина.

Капитан выкрикивал слова команды, пытаясь уберечь, предостеречь своих солдат, но грохот и рев боя перекрывали его голос, и ему самому казалось, что он не кричит а едва шепчет.

Бой велся жестокий, беспощадный, на полное уничтожение, и люди из каравана, понимая это, пытались подороже продать свои жизни.

Дубов оторвался от прицельной планки автомата, чтобы увидеть солдат, оценить ситуацию и заорал:

- Газарян, назад! Назад! Не высовывайся!

В горячке боя Газарян вскочил на ноги и вел огонь с колена, при этом жутко хохоча. Дубов приподнялся над камнем:

- Га... - не успел докричать.

Ослепило близким разрывом гранаты, как огнем ожгло левую руку. Сознание Дубов потерял не сразу, успел отметить, как внезапно наступило затишье, подумал: "Умираю?!", и впал в забытье.

Очнулся от резкой боли. Перетягивающий левое предплечье бинтом Басыров поглядел на командира ласковыми карими глазами и, успокаивая, сказал:

- Ничыво, ничыво, камандир, каравана - йок, нету...

Дубов услышал как время от времени тишину прерывают одиночные выстрелы и понял что каравана действительно - "йок", раз солдаты достреливают, добивают умирающих и раненых духов, ставят контрольным выстрелом в голову восклицательный знак на мертвых.

- Лыжы, лыжы, - успокаивал Дубова Басыров, - тропа сейчас расчистим, груз забырем. Служба знаем. Искендер уже выртушки вызвал.

Искендер - Александр Ковалев - радист роты. Дубов облегченно, насколько это позволила рана, вздохнул и с изумлением увидел, что на Басырове поверх бушлата наброшена дубленка. Тот, увидев изумление командира, поспешил объяснить:

- С убытых сняли. Стрыляли - разгорячылись. Холодно тепер. А шуба теплый. Мертвый - в пропасть, а шуба живой - на. И тыбе тоже - на, - Басыров заботливо набросил на Дубова широченную овчину.

Дубову стало тепло не только от меха дубленки, но и от заботы солдата. Только где-то в глубине души что-то терзало, заботило неосознанным чувством тревоги. Думать и размышлять мешала слабость. Тепло окунуло Дубова в дрему, а промедол оттягивал сверлящую боль. Он только и прошептал Басырову:

- Тропу расчистите, груз поднимите на площадку, - и уснул.

Вместе с болью промедол погасил тревожную мысль.

Солдаты сбросили трупы вниз и стали подниматься вверх на площадку, волоча за собой тюки и трофейное оружие.

За то время, когда солдаты укладывали своих погибших, опускались на тропу, освобождали, расчищали ее, сбрасывали вниз сообща неподъемные трупы лошадей, туда же, раскачав за руки - за ноги, отправляли начавшие замерзать трупы людей, наконец, пока подняли наверх тюки и оружие, два вертолета, преодолев подлетное время, вынырнули из-за дальней вершины, взяв направление на седловину.

Командир пятьдесят третьего борта передал в полк:

- Я - борт полсотни три. Сигнала нет. Вижу тела наших наверху. Караванщики таскают вьюки с тропы на верх, - и не удержался, - Вот, твари, отсидеться хотят...

И вертушки, коршунами ринувшись с неба, весь свой огонь обрушили на усталых "караванщиков", вереницей ползущих вверх к спасительному гребню.