Контакт первой степени тяжести   ::   Горюнов Андрей

«То ли щиток распределительный полыхнул, то ли лифт с людьми звезданулся», — подумал Борис и, решив ничего не откладывать на потом ввиду тревожности ситуации, тут же допил недопитое.

— Кормилица… — один из циклевщиков, глядя на погоревшую машину, смахнул слезы — по комнате плавали клубы выедающего глаза дыма — своеобразный коктейль от дымящегося трансформаторного масла, текстолита, догоравших смазки, изоляции и резины.

— Не справились, блядь, с управлением, — констатировал бригадир.

— Спасибо скажи — осколки ног не порубили! Вишь, фартук не дал осколкам разлететься. А то бы веером, и все без ног.

— Да, повезло!

— Ну что, хозяин? — первый пришел в себя бригадир, отключая машину. — Не дал поправиться? Вишь, как вышло? А я предупреждал. Теперь абзац. Не будет сегодня до батареи. И до окна не будет. Херово сегодня будет. И нам, и тебе. А сам виноват!

Произнеся этот короткий монолог, бригадир решительно шагнул к подоконнику, отгоняя клубы дыма от лица, взял налитый стакан, как свое, как заслуженное. Не ожидая никого, опрокинул стакан себе в рот, резко, как выплеснул. Нагнулся к полу, поднял стружку. Занюхал стружкой. Утерся рукавом. Скомандовал бригаде:

— Давай, ребята! С почином, значит.

Борис усмехнулся: вот наглость-то! А вслух сказал язвительно:

— Тебе, может быть, лучше коньячку, — с почином-то?

— Неси, конечно, — согласился бригадир. — Теперь ведь — что? Мы это так оставить не можем…

Они хватились Бориса Тренихина лишь в середине октября — два с половиной месяца спустя.

— Слушайте, а Борис где? Он вроде в Крым собирался?

— Я не знаю. Он хотел в августе хату привести в порядок. Наверное, потом куда-нибудь махнул. На бархатный сезон.

— Ну, какой уж сезон-то сейчас? Октябрь!

— Я ему на прошлой неделе раз пять звонил! То занято, то никто не подходит. У меня ведь опять горе, ребята. Невест — три штуки, а парить негде!

— Надо бы съездить к нему. Вдруг что случилось?

…Белов хорошо помнил ту картину, которую они застали, выломав Борису входную дверь. Кисть Верещагина была бы бессильна. Нет! То был черный квадрат Малевича — чернее не бывает. Выпито и пропито было все — в квартире остался квадрат стен. Черный квадрат.

Борьку лечили потом месяца три. После лечения в складчину зафиндилили в Ялту. Потом…

Словом, к лету 1981-го он отошел уже от ремонта. Вполне.

Разглагольствовал: «Я, братцы, и сам бы тоже выплыл бы. Я почему так уверен? Очнулся я как-то ночью, на руки себе глянул. И вижу вот, блин, в лунном свете: ногти у меня — сантиметра по три: не ногти, а когти! Как у орла, понимаешь? И сине-черные все — от грязи, а сверху все руки ну как в крови — от кетчупа там, от бычков в томате — хер знает от чего, но ужас смертный! Все, думаю: пора завязывать! Попились. Хватит. Стоп! А тут вот и вы подоспели на выручку!»

Он нарисовал потом эти руки.

Картинка получилась небольшая — тридцать на сорок, наверно, техника — масло. Ничего в ней особенного не было — руки, просто руки — и все. Но она ужасала, эта картинка, даже не пьющих, никогда не пивших. Действительно, что-то было в этих когтях инфернальное, потустороннее. Словом, ощущение передалось.

А году в восемьдесят девятом Борис запарил ее, эту картинку, одному австралийцу, баксов где-то за восемьсот, подтвердив еще раз тем самым старую истину о том, что все находки и открытия происходят в России, а результатами их наслаждается Запад: ведь Австралия, как известно, хоть и на юго-восток от нас, но все равно ведь, блядь, на Западе.

* * *



Подумав, Белов решил, что рассказывать эту историю следователю вовсе не обязательно. Он дал ему понять, намекнул достаточно конкретно — ну и будет. Имеющий уши да слышит, как говорится.

— Когда вы видели Тренихина в последний раз? — прервал следователь размышления Белова.