Невиновные   ::   Сименон Жорж

Чьей была Аннет? Не его. Он был убежден, что первые два года она пыталась полюбить его.

Когда они занимались любовью, она явно старалась угодить ему. Она была слишком честной, чтобы притворяться. Она ничего не испытывала и, случалось, плакала из-за этого.

— Тебе не следовало на мне жениться. Наверное, я фригидная. Я этого не знала…

Он был доверчивым.

— Все образуется… Не переживай… Однажды вечером ты сама удивишься…

И в самом деле она удивилась тому, что с ней произошло. Но было это в объятиях Брассье.

Как же должны были они страдать во время отпусков! Они были разлучены. И даже не могли писать друг ДРУГУ.

Селерен был безмятежно счастлив. Он считал себя самым везучим человеком на свете.

Брассье стал его близким другом, а когда они объединились, то виделись почти ежедневно. Встречались и семьями.

— Как поживает Эвелин?

— Как всегда. Последнее время стала читать почти серьезные книги, но скоро вернется к своим иллюстрированным журналам… А как Аннет?

— Все время отдает своим старичкам и старушечкам. Она как будто не замечает, что у нее двое детей.

Он сжал кулаки. Все слова были верны. Все они были сказаны и еще много других.

А теперь…

Больше ничего. Его жизнь зашла в тупик. Позвонил Даван, спросил, как у него дела.

— Как ты? Мы тут беспокоимся.

— Сейчас получше.

По крайней мере больше не бьется головой о стену!

— Я закончил брошку мадам Папен.

— Какую брошку?

— Да изумруд, который она принесла, чтобы оправить, а ты за несколько минут набросал эскиз…

Тогда он был пьян. Ему и после этого порой хотелось напиться, но он боялся того, что сможет натворить.

— Это гнездо из проволочек и пластинок заставило меня попотеть, я даже часть ночи над ним просидел… Ей нужно надеть эту брошку сегодня вечером на какой-то большой прием… Привезти тебе ее показать?

— Нет.

— Тебе это не интересно?

— Нет. — И он с горечью добавил, словно желая себя еще помучить:

— Покажи ее Брассье…

Каждое утро он делал над собой усилие, чтобы побриться, и то ради детей.

Вернее, ради одной Марлен, так как Жан-Жак уже уехал с рюкзаком за плечами вместе со своим приятелем. На нем была форма, похожая на бойскаутскую.

— Увидимся на Поркероле, — пообещал он.

Марлен тоже готовилась к отъезду.

— Можно мне купить сафари?

— Что это такое?

— Это такая курточка с карманами гармошкой и брюки к ней…

Она должна была встретиться со своей подругой Ортанс на Вогезской площади. Девочка крепко поцеловала его.

— Мой дорогой старенький отец, постарайся выйти из этого… Так дальше продолжаться не может…

Он вяло улыбнулся.

— Обещаю сделать все, что в моих силах.

— И через две недели на Поркероле я увижу своего отца, снова живущего полной жизнью? Знаешь, что тебе стоило бы сделать?

— Нет.

— Взять с собой Натали. Пусть у нее тоже будет отпуск. Не очень-то любезно оставлять ее дома одну… Можно с ней об этом поговорить?

К нему приставляли няньку.

— Натали! Иди сюда на минутку. У меня для тебя хорошая новость. Отец решил взять тебя с собой на Поркероль…

— Да он хочет избавиться от меня, а для этого утопить, — пошутила Натали.

— Я же плаваю, как топор.

— Отец, в какой гостинице ты остановишься, чтобы мне не пришлось тебя разыскивать?

— В «Золотом острове». Я позвоню туда, чтобы забронировать еще один номер.

— Ты поедешь на машине?

— Пока не знаю.

Занавес! Дети уехали. В слишком большой квартире остались только они с Натали.

— Вам не будет в тягость поездка на Поркероль?

— Наоборот. Спорю, что это придумала Марлен.

— Да… Думаю, она боится оставлять меня одного на две недели…

Временами он вел себя как вполне нормальный человек, а порой впадал в тяжелую депрессию.