Вавилон-17   ::   Дилэни Сэмюэль

- Итак, я попала на Землю, жила у тети и дяди и получала невротерапию. Но я не нуждалась в ней. Не знаю, психологическое это или физиологическое, но из всего этого я вышла с еще более обостренным чутьем к языкам. Я пронесла это чутье через всю жизнь и постепенно привыкла к нему. К тому же, я научилась хорошо излагать свои мысли.

- Не связано ли это с легкостью расчетов и эйдетической памятью? Эти качества очень нужны криптографии.

- Я плохой математик и совсем не умею рассчитывать. Зрительное восприятие и специальные тексты - например, цветные сны и тому подобное все это у меня есть; но главное, в чем проявляются мои качества - в словесном оформлении. В то время я начала писать. Один год я работала переводчицей при правительстве и одновременно занялась кодами. Через некоторое время я как криптограф приобрела определенную профессиональную легкость. Но я плохой криптограф. У меня нет достаточного терпения, чтобы корпеть над чем-то, написанным другим. Мне хочется писать самой. К тому же, я невротична: это вторая причина, по которой я обратилась к поэзии. Но мое профессиональное мастерство часто меня пугало. Иногда, когда было слишком много работы и мне хотелось сделать что-нибудь еще, внезапно все, что я знала, укладывалось в стройную картину у меня в голове, и я легко читала лежавшее передо мной, а потом становилась усталой, испуганной и жалкой.

Она взглянула на свой стакан.

- Постепенно я подчинила себе свое умение. В девятнадцать лет у меня была репутация маленькой девочки, которая может расшифровать что угодно. Я уже кое-что знала о языке и легко распознавала типичные его конструкции, его грамматический строй, распознавала чутьем, что я и сделала с Вавилоном-17.

- Почему вы оставили эту работу?

- Я назвала вам две причины. А третья заключалась в том, что, овладев профессиональным мастерством, я захотела использовать его в собственных целях. В девятнадцать лет я оставила военную службу и... да, вышла замуж и начала серьезно писать. Три года спустя вышла моя первая книга, - она пожала плечами, улыбнулась. - Об остальном читайте в моих стихах. Там есть все.

- И теперь в мирах пяти Галактик люди ищут в ваших образах и значениях разгадку величия, любви и одиночества...

Последние слова выпрыгнули из фразы, как бродяги из товарного вагона. Она стояла перед ним; она была великой, а он, оторванный от обычной военной жизни, чувствовал себя таким одиноким; и он был отчаянно влюб... Нет!

Это невозможно, это отвратительно, это было слишком просто для объяснения того, что происходит в его мозгу, что пульсирует в его руках.

- Выпьем еще? - автоматическая защита. Но она приняла ее за автоматическую вежливость. Бармен подошел, отошел.

- Миры пяти Галактик, - повторила она. - Удивительно. Мне всего двадцать шесть лет.

Глаза ее остановились на чем-то невидимом, она еще не выпила и половины первой порции.

- В вашем возрасте Китс уже был мертв.

Она пожала плечами.

- Это странное время. Оно так быстро и внезапно выдвигает героев и так же быстро и внезапно убивает их.

Он кивнул, вспомнив о полдюжине певцов, писателей, которые в конце второго или в начале третьего десятилетия своей жизни объявлялись гениями, чтобы исчезнуть через год-другой. Ее репутация удерживается очень долго.

- Я принадлежу своему времени, - сказала она. - Я хотела бы вырваться за его пределы, но время не пускает меня, - руки ее оторвались от гладкой поверхности стекла. - Вы в армии должны испытывать то же самое, - она подняла голову. - Дала ли я вам то, чего вы хотели?

Он кивнул. Легче было солгать жестом, а не словом.

- Хорошо. Теперь, генерал Форестер, расскажите мне о Вавилоне-17.

Он оглянулся в поисках бармена, но сияние вернуло его взгляд к ее лицу: сияние оказалось просто ее улыбкой - краем глаза он принял эту улыбку за вспышку света.