Выше Радуги   ::   Абрамов Сергей

Дым этот клубится, меняет очертания и цвет, а внутри его возникают некие занятные турбулентности, которые постепенно приобретают строгие формы весьма пожилого гражданина в грязном тюрбане, в розовых - тоже грязных - шароварах, в короткой, похожей на джинсовую, жилеточке на голом теле и в золотых шлепанцах без задников - явно из магазина "Армения" с улицы Горького.

Словом, все, как положено в классике, - без навеянных современностью отклонений.

Гражданин некоторое время легкомысленно качается в воздухе над кувшином, машет руками, разгоняя дым, потом вдруг тяжело плюхается на землю, задрав ноги в шлепанцах. Остолбеневший Алик все же отмечает машинально, что пятки гражданина - под стать тюрбану с шароварами: да-алеко не первой свежести. Но - вежливый отрок! - он ждет, пока гражданин отлежится на песке, сядет, скрестив по-турецки ноги, огладит длинную седую бороду, откашляется.

Тогда Алик без долгих вступлений спрашивает:

- Джинн?

- Так точно! - по-солдатски гаркает гражданин, на поверку оказавшийся джинном из многотомных сказок "Тысячи и одной ночи".

А могло быть иначе, как вы думаете?..

- Меня зовут Алик Радуга, - вежливо кланяется Алик, переступая на песке босыми ногами. Ноги мокрые, и песок кучками налип на них. - Извините меня за мой вид, но я, право, не ждал встречи...

- И зря, - лениво говорит джинн. - Мог бы и предусмотреть, ничего в том трудного нет.

Говорит он на хорошем русском языке, и это не должно вызывать удивления, во-первых, потому, что дело происходит во сне, а во-вторых, потому, что джинну безразлично, на каком наречии вести товарный диалог с благодетелем-освободителем.

- А вас как зовут? - спрашивает Алик, втайне и нелепо надеясь, что джинн назовет с детства знакомое имя - Хоттабыч.

Не тут-то было.

- Зови меня дядя Ибрагим, - ответствует джинн, и Алик понимает, что напоролся на вполне оригинального, неизвестного мировой литературе джинна. И то правда: Хоттабыч - всего лишь один из многочисленного племени, исстари рассеянного по свету в кувшинах, бутылках, банках, графинах и прочих тюремных емкостях, и он уже давно обжился на грешной земле, поступил на службу, выработал себе пенсион и теперь нянчит внуков небезызвестного Вольки ибн Алеши.

Дядя Ибрагим - из того же племени, ясное дело.

- И давно вы в кувшине, дядя Ибрагим? - интересуется Алик, лихорадочно прикидывая: как мог кувшин попасть в Москву-реку? В самом деле: швырнули его в воду, вероятно, где-то в Аравии, либо в Красное море, либо чуть подале, в Черное. Или в Индийский океан. Или, на худой конец, в полноводную реку Нил, которая вынесла его в Средиземное море. А Москва-река берет свое начало из среднерусских безымянных речушек, а те - из топей да болот... Впрочем, стоит предположить, что сосуды с джиннами по приказу великого и могучего Иблиса (или кого там еще?) специально рассеивали по миру, чтобы впоследствии каждая страна имела хотя бы по нескольку экземпляров.

- Давно, отрок, - хлюпая простуженным носом, говорит джинн, сморкается в два пальца, вытирая их о шаровары. Алик внутренне передернулся, но виду не подал. - Так давно, что сам толком не помню. Ты сделал доброе дело, отыскав меня в этой аллахом проклятой речке. Полагается приз - по твоему выбору. Подумай как следует и сообщи. За мной не заржавеет. А я пока покочумаю чуток. - Тут он сворачивается калачиком на песке, сдвигает тюрбан на ухо и начинает храпеть.

Лексикон его мало чем отличается от того, каким щеголяют юные короли дворов. И Алику не чужд был такой лексикон, слыхивал он подобные выражения неоднократно, посему перевода ему не потребовалось. Раз джинн сказал: "не заржавеет", значит, выполнит он любое желание - как и положено джиннам! - не обманет, отвесит сполна.