Батумский связной   ::   Александрова Наталья

Между ними произошла горячая перебранка, и обиженный мальчишка вернулся обратно на фелюгу.

Борис ползком выбрался из каюты, потому что в ногах была противная слабость, и наклонился над бортом. Его вырвало. Греки тактично делали вид, что ничего не замечают. Кстати, им было чем заняться. Спиридон отдал несколько коротких распоряжений, и его подручные начали быстро сбрасывать в воду вещи с пиратского катера. Туда же последовали убитые женщина и пулеметчик Борис очухался немного и удивленно спросил, зачем они это делают.

— Отдаем все морю. Катер тоже отдадим морю. Нельзя ничего оставлять себе. У плохих людей есть друзья. Кто-то из них может опознать вещи, одежду… А так — мы ничего не видели и не знаем — те плохие люди пропали, и все.

Помолчав немного, Спиридон сказал серьезно:

— Тебе спасибо. Если бы не ты, нас всех убили бы.

Он протянул Борису руку, и тот с радостью пожал её. Помощник Спиридона маленьким топориком прорубил дыру в днище катера и поспешно перепрыгнул на фелюгу. Греки распустили парус, и суденышко легло на прежний курс. Борис смотрел за корму и увидел, как катер медленно погружался, а затем резко нырнул и исчез под водой, оставив на поверхности моря пузыри и масляные пятна. Спиридон произнес, не поворачивая головы и будто ни к кому не обращаясь:

— Первый раз человека убить тяжело и страшно. Не думай об этом: это был плохой человек, и если бы ты его не убил, он бы убил всех нас.

— А тебе часто приходилось убивать, Спиридон? — спросил Борис, помолчав.

— Случалось. Я помню каждого, и иногда они приходят во сне.

Борис вспомнил зверское лицо убитого им матроса и подумал, что сны его станут страшными. Но был ли выбор? Два года, два года чертовой свистопляски в стране, и за это время он только бегал и спасался. А его били и унижали все: красные, махновцы, деникинская контрразведка. Не пора ли начать давать отпор? И сегодня он это сделал.

* * *



Плавание продолжалось пять дней. За все это время один раз пристали к берегу в уединенном месте. Берег был низкий, так что пришлось бросить якорь. Мальчишка прыгнул в воду и понес на берег два тюка. На узкую полоску пляжа из зарослей вышла живописная группа: осел, нагруженный бурдюками, старик в соломенной шляпе и молодая женщина, по обычаю гречанок, вся в черном.

— Родственники, — пояснил Спиридон.

— У вас, греков, везде родственники, — согласился Борис. — А ты в Константинополе был, Спиридон?

— Был, — ответил тот, — на Черном море я везде был.

Юноша передал тюки, поговорил о чем-то со стариком. Тот отвязал бурдюк с вином и отдал парню. Девушка взяла корзинку, наполненную виноградом и персиками, и смело вошла в воду, переступая смуглыми ногами по острым камешкам и не морщась. Вода доходила ей до колен, но до фелюги ещё было далеко. Она крикнула что-то звонко.

— Пойди, помоги сестре, — повернулся Спиридон к Борису.

Тот по пояс в воде пошел к берегу. Из-под платка на него глянули черные глаза в пол-лица, губы, вырезанные лепестками, улыбались и говорили что-то по-своему… Борис обмер, глядя на такую красоту, но тут же вспомнил, что по разбитому Карновичем лицу пошли уже, верно, желтые и фиолетовые синяки, что он не мылся пять дней, а не брился ещё дольше, что от него несет рыбой и мерзкой овчиной, и помрачнел. Красавица засмеялась и протянула ему корзинку. Борис взял, поблагодарил кивком головы и пошел, не оглядываясь, к фелюге.

* * *



— У аппарата Деникин.

— У аппарата Май-Маевский.

— Владимир Зенонович, поздравляю вас с освобождением Киева от красной нечисти. Чрезвычайно важным считаю отступление Петлюры перед нашими доблестными войсками — мы стали ещё на шаг ближе к единой и неделимой России. Украинским сепаратистам — никакой пощады! Теперь все силы сосредоточьте на Орловском направлении.