Осторожный убийца   ::   Чейз Джеймс Хэдли

Шум волной накрыл нас, а мы чувствовали себя изолированными среди толпы беспорядочно снующих вокруг нас людей.

— Я сунула тысячу лир в ваш карман. А вы не заметили! — сказала девушка. — Мне кажется, что после небольшой практики я могла бы стать такой же ловкой, как и синьор Торрчи!

— Но я их не заработал, — запротестовал я, — я не могу взять эти деньги.

— Пожалуйста, замолчите, терпеть не могу разговоров о деньгах. Замолчите.

— Тогда давайте продолжим экскурсию и поднимемся на крышу, за углом есть лифт. Да и статуи лучше всего смотреть вблизи.

— Пожалуйста, хватит о соборе! Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, просто поговорим. — Она открыла сумочку и достала темно-зеленые солнцезащитные очки. Когда она их надела, ее глаза скрылись за стеклами, и я испытал легкий шок, поняв, что именно ее глаза оживляли лицо. И теперь, когда глаз не было видно, оно стало, как маска, безжизненным и холодным.

— А о чем бы вы хотели со мной поговорить? — по-идиотски спросил я.

— Вы что, дурак? Или притворяетесь глупым? Вы не хотите разговаривать со мной?

Мысли мои совсем перепутались. Я не мог поверить, что эта девушка говорит серьезно. И действительно, совсем уж глупо, автоматически продолжил экскурсионным тоном:

— Может быть, «Максимум» или, если быть совсем уж точным, — Алла-Белла-Наполи.

— Пойдемте в обычную тратторию, туда, где едят простые люди.

— Вы не шутите, вы хотите пойти в тратторию?

— Ну да, пойдемте в тратторию, где вы обычно обедаете сами.

Я повел ее вниз по Корсо-Витторио-Эммануэле в кабачок к Пьеро.

Обслужить нас вышел сам хозяин. Пьеро — маленький человечек с круглым животом и сморшенным лицом, обрамленным лохматой черной бородой. Когда мы сели за столик, он посмотрел на девушку долгим, оценивающим взглядом, и в его глазах я прочел удивление и восхищение.

— Синьора! Синьора, какое счастье, чем могу служить вам?

Она сняла солнцезащитные очки, и в отсвете красного абажура настольной лампы ее глаза засверкали, как красные рубины.

— Заказывайте вы, — обратилась она ко мне. — Что здесь самое вкусное?

— Ризотто. Это классическое блюдо Милана, и нигде его не готовят лучше, чем у Пьеро.

— Значит, ризотто, — улыбнувшись Пьеро, сказала она.

— И котолетте а-ля миланезе. Она кивнула.

— И бутылочку сасселлы?

— Хорошо.

Когда Пьеро ушел на кухню, она открыла сумочку и протянула мне портсигар. Я взял сигарету, первую за два последних дня, дал прикурить ей, закурил сам — все это было похоже на сон. Сам себе я казался мыльным пузырем, который тут же лопнет, стоит только слегка его задеть.

— Вы, наверное, думаете обо мне черт знает что? — спросила она, глядя мне в глаза.

— Нет. Я просто не могу поверить своему счастью.

Она улыбнулась:

— Вы, наверное, подумали, что я шизофреничка?

— Ничего подобного я не думаю. Мне кажется, что вы действовали импульсивно, а теперь боитесь, как бы вам не пришлось раскаиваться.

— Нет. Что случилось, то случилось. Не в моем характере убегать или устраивать сцены.

— Устраивать сцены, — машинально повторил я. — Мы оба позволили себе некоторую несдержанность. Но, мне кажется, жизнь была бы гораздо привлекательнее, если бы мы шли навстречу своим желаниям, а не сдерживали своих чувств.

— Вы действительно так думаете?

— Да.

— Хорошо. Тогда я буду следовать своим желанием. Как вас зовут?

Я обрадовался, что надел сегодня чистую рубашку и побрился, поскольку далеко не каждое утро я утомлял себя бритьем.

— Дэвид Чизхольм, а ваше?

— Лаура Фанчини.

— Я думал, что у вас американское имя, а Фанчини — знаменитая итальянская фамилия.

— Я — американка, мой муж — итальянец. Я посмотрел на нее в упор:

— Итальянец или был итальянцем?

— Это имеет значение?

— Для меня — да.

— Ни то ни другое.