Гастролёр   ::   Трахтенберг Роман

С грохотом мы выпали наружу! Точнее, Витёк повалился на пол туалета и увлек за собой меня. Окружающие, приличные граждане, в ужасе отшатнулись! На Витьке были рваная майка, короткие шорты и сланцы. На мне – блестящие брюки, манишка, манжеты и лаковые штиблеты! Не хочу даже думать, какое мы произвели впечатление. Нет, просто категорически отказываюсь рассказывать об этом!

Что дальше? Я долго мочил его голову холодной водой под краном, а он матерился и лягался. В туалет никто не заходил. Хотя сами себе мы казались очень мирными.

Наконец Витёк немного пришел в себя. Он уже мог стоять, что-то внятно отвечать, правда, с лица все ещё не сходила блаженная улыбка идиота. «Лети-лети, лепесток. Через север на восток, через запад, через юг; залети к дедушке в Тверь и к бабушке в Житомир… Только, пожалуйста, отпусти нас, волшебная трава», – приговаривал я как заклинание, а вслух поинтересовался у него:

– Как мы поедем в Питер?

– А где мы сейчас? – в свою очередь уточнил он.

– В Москве, идиот! У тебя есть документы?!

Витёк кивнул, потом икнул, затем наклонился и во время поклона слегка въехал головой в стену, но таки совершил невероятный подвиг. Достал из носка свернутый в четыре раза собственный паспорт! Это означало, что мы могли, не выходя на зимние улицы, тут же купить билет на самолет до дома! И я решил оттащить его к кассам. Правда, майка на нем была мокрая, да к тому же он стал страшно икать от холода. Ничего не оставалось, как надеть на него собственный пиджак. Так мы и пошли к кассам: Витёк в пиджаке и трусах и я в блестящих брючках, манишке и манжетах. Милиционеры оглядывались на нас, но наш загорелый до негритянской черноты вид вводил их в заблуждение: иностранцы, наверное, чокнутые – летят из одной жаркой страны в другую. И вместо того, чтобы задержать нас и проверить, только заискивающе улыбались по советской привычке. И не пройди мы весь аэропорт в таком виде, никогда бы не поверили, что такое возможно. Тем не менее, мы благополучно обменяли доллары на рубли и купили билеты. Более того, зашли в местный магазин и сумели тепло приодеться.

Уже в самолете, напоенный литрами чая и кофе, Витюха пришел в себя и рассказал, как он попал в чемодан. Зная, что я бегаю по чиновникам, пытаясь выехать, он волновался только об одном: как бы не оставил его на чужбине, где он порядком успел напакостить. Он перебежками возвращался с пляжа, где ночевал в песчаной норке, в тот самый момент, когда артиста вместе с чемоданом сажали в лимузин. Витёк тормознул, чтобы разглядеть всю картину издалека и оценить её опасность или прибыльность. Но так и не оценил. Вид я тогда имел наряженный, но напряженный. Взгляд – решительный и готовый не только к успеху… но и к провалу. Витёк, умеющий жопой чувствовать опасность, заметался. Бросился в отель, но там никто толком ничего ему не объяснил. Сказали лишь, что еду выступать к королю, а потом, вроде, отваливаю домой безо всяких виз.

«А МЕНЯ?» – охренев от услышанного, он кинулся было собирать свой чемодан, но, опасаясь засады, решил все бросить. К тому же, уходя, надо всем дать на чай, со всеми проститься, это отнимет драгоценное время и деньги, которых жалко. В аэропорту он и прождал меня несколько страшных часов. Когда же решил, что остался совсем один в чужой стране, где его ждет тюрьма, – неожиданно появился я. Меня ввели под руки двое граждан в одинаковых ботинках, третий нес чемодан. Витёк кинулся ко мне, типа «пришел проводить друга», но «друг» на него никак не среагировал. Зато граждане, мило улыбаясь, рассказали, что выступление во дворце прошло очень успешно. И особенно я потряс всех, играя на анекдоты. Они начинали рассказывать, а я заканчивал.