Подпись Пикпюс   ::   Сименон Жорж

Мегрэ поглощен одной мыслью – как бы успеть перехватить кружку холодненького у Маньяра.

– Сами видите, – поясняет комиссар округа, – квартира состоит из этой гостиной, столовой в деревенском стиле, спальни, кладовки и…

Он указывает на запертую на ключ дверь, у которой возится слесарь.

– По-моему, там кухня.

Отмычка поворачивается в замке. Дверь отворяется.

– Ого! Что вы тут делаете? Кто вы такой?

Картина почти что комична – настолько она неожиданна. В чистенькой кухоньке, где не видно ни одной грязной тарелки, ни одного грязного стакана, у стола чинно сидит с выжидательным видом какой-то старик.

– Отвечайте. Что вы тут делаете?

Старик растерянно смотрит на людей, засыпающих его вопросами, и не находит что ответить. Но самое странное другое – в разгар августа на нем зеленоватое пальто. Лицо старика заросло плохо подстриженной бородой. Взгляд его уходит в сторону, плечи опускаются.

– Давно вы тут сидите?

Он делает над собой усилие, словно с трудом понимает, что ему говорят, вытаскивает из кармана золотые часы, открывает крышку.

– Сорок минут, – отвечает он наконец.

– Значит, в пять часов вы были здесь?

– Я пришел раньше.

– Вы присутствовали при преступлении?

– При каком преступлении?

Он туг на ухо и, как это делают глухие, наклоняет голову к собеседнику.

– Как? Вы не знаете, что…

Простыню приподнимают. Старик застывает, изумленно уставившись на труп.

– Ну?

Он молчит. Утирает глаза. Но вовсе не плачет: Мегрэ заметил, что глаза у него слезятся.

– Что вы делали на кухне?

Старик опять смотрит на окружающих. Кажется, их слова лишены для него всякого смысла…

– Каким образом вас заперли на кухне? Ключа внутри нет, снаружи – тоже.

– Не знаю, – лепечет он, как ребенок, опасающийся, что его накажут.

– Чего не знаете?

– Ничего.

– Документы при вас?

Он неловко роется в карманах, опять утирает глаза, шмыгает носом и наконец протягивает бумажник с серебряной монограммой. Полицейский комиссар и Мегрэ переглядываются.

Старик действительно в маразме или неподражаемо играет. Мегрэ извлекает из бумажника удостоверение личности и читает:



«Октав Ле Клоаген, судовой врач в отставке, шестьдесят восемь лет, Париж, бульвар Батиньоль, тринадцать».



– Всем выйти! – неожиданно взрывается он. Жозеф Маскувен послушно поднимается.

– Не вы. Вас это не касается. Да сядьте же, черт побери!

В этой кукольной квартирке теперь, когда в нее набилось чуть не полтора десятка человек, буквально не продохнуть.

– Вы тоже садитесь, господин Ле Клоаген. И прежде всего объясните, что вы делаете в этом доме.

Ле Клоаген вздрагивает. Слова он слышит, но смысл их не воспринимает. Мегрэ повторяет вопрос, потом срывается на крик.

– А, вот вы о чем. Извините. Я зашел…

– Зачем?

– Повидать ее, – бормочет старик, указывая на прикрытое простыней тело.

– Решили узнать свое будущее? Старик молчит.

– Короче, были вы ее клиентом или нет?

– Да. Я зашел…

– И что произошло?

– Я сидел здесь. Да, здесь, на этом золоченом стуле. Потом постучали в дверь. Вот так…

Старик направляется к двери. Кажется, что он хочет удрать. Нет, он только отрывисто стучит.

– Тогда она мне сказала…

– Продолжайте. Что она вам сказала?

– Она сказала: «Живо туда!» И втолкнула меня в кухню.

– Это она заперла дверь на ключ?

– Не знаю.

– Дальше.

– Вот и все. Я сел к столу. Окно было открыто. Я смотрел на улицу.

– А потом?

– Потом – ничего. Пришло много народу. Я решил, что мне лучше не показываться.

Говорит он тихо, медленно, как бы нехотя, и внезапно, совсем уж неожиданно, осведомляется:

– Табачку не найдется?

– Вам сигарету?

– Нет, табаку.

– Вы курите трубку?

Мегрэ протягивает кисет. Ле Клоаген берет щепоть табаку и с явным удовлетворением заталкивает за щеку.

– Только не говорите моей жене.