Авиаторы об авиации   ::   Галлай Марк Лазаревич

Не

зафиксировал в сознании, что ли... Или полет на высоте нескольких метров над

штормующим морем, о котором рассказывает — читатель в этом убежден —

участник такого полета... А читая (в документальном рассказе «Гнездо сокола»)

точно и сильно написанную сцену прихода друзей в семью летчика Иноземцева с

горькой вестью о его гибели, понимаешь, что так написать мог только человек, сам

хоть раз участвовавший в выполнении этой миссии, едва ли не самой тяжелой из

всех, выпадающих на долю авиатора.



«Летчики» пронизаны духом времени. В них говорится об авиации тех лет —

и никакой иной!



Сейчас, сорок лет спустя, мы смотрим на многое другими глазами. Наше

общественное сознание стало шире, мудрее, гуманнее. И, читая, например, о том,

как комиссар Чикладзе в речи у гроба погибшего в автомобильной катастрофе

красноармейца-шофера с пафосом громит недисциплинированность покойного,

повлекшую за собой несчастье, мы воспринимаем теперь такую речь как по меньшей

мере бестактную... Или когда Андрей в ответ на слова Маруси: «Раньше влюбленные

встречались в старых запущенных садах, среди роз и жасминов. А наши встречи

связаны с запахами строек: кирпичей, глины, извести...» — назидательно

отвечает: «Такое время... сейчас не до цветов», — нам делается немного жаль

этих симпатичных ребят. Однако и в этом — признаки времени.



Но, может быть, писателю следовало бы подкорректировать с позиций наших дней

кое-что из написанного много лет назад — так сказать, «привести в

соответствие»? В самом деле — общество, как известно, прогрессирует, так

зачем же вновь писать о том, что, так или иначе, отвергнуто временем?.. К

сожалению, логика в подобных рассуждениях только кажущаяся. В результате такой

операции над своим произведением писатель неминуемо лишил бы его ценных своей

неповторимостью примет времени, а значит — исторической конкретности, столь

важной для того, чтобы достигнуть желаемого воздействия на читателей.



Сам И. Рахилло решает для себя эту проблему однозначно. И даже прямо

декларирует свою точку зрения на сей предмет. В уже упоминавшемся рассказе

«Гнездо сокола» он говорит о своих записях военных лет: «...они на серой

оберточной бумаге, на папиросных коробках, на обрывках афиш и газет, с водяными

подтеками: записывал на ходу, под дождем, на ветру, в зной и мороз, и почему-то

не хочется украшать их... Пусть останутся они простыми и суровыми, эти

записи — солдаты незабываемых дней войны».



Писатель хорошо понимает, что простота и правда — сильнее любых

романтических красивостей. Вот эпизод, в этом смысле очень характерный:



« — И глаза у него были зоркие и ясные, как у сокола после

полета! — восторженно воскликнул атташе одной из союзных держав на

встрече с фронтовыми летчиками.

— А вам приходилось когда-нибудь видеть сокола после

полета? — негромко спросил капитан Сахранов. — Когда сокол в

полете — глаза у него открыты и напряжены, их сечет встречный ветер и

непогода, в них попадает пыль. И когда сокол возвращается на руку охотника,

из-под его усталых, полузакрытых век вместе со слезами текут мутные струйки

грязи. Так выглядит сокол после полета...»



Что это — пресловутая «дегероизация»? Нет, я убежден, что в приведенных

писателем подлинных словах Василия Титовича Сахранова — участника войны в

Испании, отличного летчика и умного человека, навсегда оставшегося в памяти всех

нас, знавших его, — что в этих словах заключена подлинная

героизация , в самом точном, высоком и правдивом смысле этого слова!



Свое собственное отношение к разговору Сахранова с иностранным атташе Рахилло

выразил тем, что воспроизвел его под заглавием: «Вместо эпиграфа к еще не

написанной книге».