На всякого мудреца довольно простоты   ::   Островский Александр Николаевич

Есть, есть! Как не быть! Я вам скажу, и очень есть, да не слушают, не слушают. Вот в чем вся беда: умных людей, нас не слушают.

Крутицкий . Мы сами виноваты: не умеем говорить, не умеем заявлять своих мнений. Кто пишет? Кто кричит? Мальчишки. А мы молчим да жалуемся, что нас не слушают. Писать надо, писать — больше писать.

Мамаев . Легко сказать: писать! На это нужен навык, нужна какая-то сноровка. Конечно, это вздор, но все-таки нужно. Вот я! Говорить я хоть до завтра, а примись писать — и бог знает что выходит. А ведь не дурак, кажется. Да вот и вы. Ну, как вам писать!

Крутицкий . Нет, про меня вы не говорите! Я пишу, я пишу, я много пишу.

Мамаев . Да! Вы пишете? Не знал. Но ведь не от всякого же можно этого требовать.

Крутицкий . Прошло время, любезнейший Нил Федосеич, прошло время. Коли хочешь приносить пользу, умей владеть пером.

Мамаев . Не всякому дано.

Крутицкий . Да, вот кстати. Нет ли у вас на примете молодого человека, поскромнее и образованного, конечно, чтобы мог свободно излагать на бумаге разные там мысли, прожекты, ну и прочее.

Мамаев . Есть, есть именно такой.

Крутицкий . Он не болтун, не из нынешних зубоскалов?

Мамаев . Ни-ни-ни! Только прикажите, будет нем, как рыба.

Крутицкий . Вот видите ли, у меня написан очень серьезный прожект, или записка, как хотите назовите; но ведь вы сами знаете, я человек старого образования…

Мамаев . Крепче было, крепче было.

Крутицкий . Я с вами согласен. Излагаю я стилем старым, как бы вам сказать? Ну, близким к стилю великого Ломоносова.

Мамаев . Старый стиль сильнее был. Куда! Далеко нынче.

Крутицкий . Я согласен; но все-таки, как хотите, в настоящее время писать стилем Ломоносова или Сумарокова, ведь, пожалуй, засмеют. Так вот, может ли он дать моему труду, как это говорится? Да, литературную отделку.

Мамаев . Может, может, может.

Крутицкий . Ну, я заплачу ему там, что следует.

Мамаев . Обидите, за счастье почтет.

Крутицкий . Ну вот! С какой же стати я буду одолжаться! А кто он?

Мамаев . Племянник, племянничек, да-с.

Крутицкий . Так скажите ему, чтобы зашел как-нибудь пораньше, часу в восьмом.

Мамаев . Хорошо, хорошо. Будьте покойны.

Крутицкий . Да скажите, чтобы ни-ни! Я не хочу, чтобы до поры до времени был разговор; это ослабляет впечатление.

Мамаев . Господи! Да понимаю. Внушу, внушу.

Крутицкий . Прощайте!

Мамаев . Я сам с ним завтра же заеду к вам.

Крутицкий . Милости просим. (Уходит, Мамаев его провожает.)

Выходят Клеопатра Львовна и Глумова .



Явление второе



Мамаева и Глумова .

Мамаева . Молод, хорош собой, образован, мил! Ах!

Глумова . И при всем при этом он мог погибнуть в безвестности, Клеопатра Львовна.

Мамаева . А кто ж ему велел быть в безвестности! Уж довольно и того, что он молод и хорош собою.

Глумова . Коли нет родства хорошего или знакомства, где людей-то увидишь? где протекцию найдешь?

Мамаева . Ему не надо было убегать общества, мы бы его заметили, непременно заметили.

Глумова . Чтобы заметным-то быть, нужно ум большой; а людям обыкновенным трудно, ох как трудно!

Мамаева . Вы к сыну несправедливы, у него ума очень довольно. Да и нет особенной надобности в большом уме, довольно и того, что он хорош собою. К чему тут ум? Ему не профессором быть. Поверьте, что красивому молодому человеку, просто из сострадания, всегда и в люди выйти помогут, и дадут средства жить хорошо. Если вы видите, что умный человек бедно одет, живет в дурной квартире, едет на плохом извозчике — это вас не поражает, не колет вам глаз, так и нужно, это идет к умному человеку, тут нет видимого противоречия. Но если вы видите молодого красавца, бедно одетого, — это больно, этого не должно быть и не будет, никогда не будет!

Глумова . Какое у вас сердце-то ангельское!

Мамаева . Да нельзя!..